— Ну ты, подруга, сказала! Это ж надо… Да никогда он на тебе не женится, он уже женат. И нормально им – разряжаются на девочках, а живут с проверенными боевыми подругами, мы для них как котята для малышни – пока котёнок маленький и пушистый – он интересен. Но как только родители позволили тебе его взять и котенок вырос – гуд бай, котёнок, теперь я хочу щенка…
Я люблю свою собственную жену. Это моя эротическая тайна, которая для большинства людей совершенно непостижима. Этого никто не понимает, и менее всех моя жена. Она думает, что любовь выражается лишь в том, что для вас не существует других женщин. Это форменная чушь! Меня постоянно влечёт к той или иной чужой женщине, но стоит мне овладеть ею, какая-то мощная пружина отбрасывает меня от неё назад к Камиле. Иногда мне кажется, что я ищу других женщин только ради этой пружины, ради этого броска и восхитительного полёта (полного нежности, желания и смирения) к собственной жене, которую с каждой новой изменой люблю всё больше.
Приплела себе нервный срыв (который, вероятно, не за горами) и вегетососудистую дистонию, у подружки моей была когда-то данная загадочная болезнь, мне название больно понравилось, вот и запомнилось. Такой болезнью болеет только интеллигенция, быдло болеют геморроем и похмельем.
Рога – это только естественное следствие всякого законного брака, так сказать, поправка его, протест, так что в этом смысле они даже нисколько не унизительны.
– Моя жизнь – обман.
– Со мной тебе врать не приходится...
– Зато в остальное время – ещё как!
Женщина, особенно замужняя женщина, изменяет в основном не «для», а «вопреки»: он мне изменил – отплачу ему той же монетой.
Измена, как и любое другое преступление, порождает множество улик, улики — побочный продукт измены, как кислород у растений или говно у людей.
— И ещё одна просьба, последняя. Здесь, без меня, конечно, будет бывать этот... Шервинский.
— Он и при тебе бывает.
— К сожалению. Видишь ли, дорогая моя, он мне не нравится.
— Чем, позволь узнать?
— Его ухаживания за тобой становятся слишком назойливыми. И мне было бы желательно...
— Что желательно было бы тебе?
— Ну я не могу тебе сказать, что... Ты умная женщина, прекрасно воспитана и прекрасно понимаешь, как надо держать себя, чтобы не бросить тень на фамилию Тальберг.
— Хорошо, я не брошу тень на фамилию Тальберг.
— Я же не говорю тебе о том, что ты можешь мне изменить. Я прекрасно знаю, что этого быть не может.
— Почему ты полагаешь, Владимир Робертович, что этого не может быть?
— Елена, Елена, Елена! Я тебя не узнаю! Замужняя дама! Изменить! Пятнадцать одиннадцатого, я опаздываю.
А потом взял мою руку и поцеловал ладошку... Никто никогда не целовал мне ладони, оказывается, это так приятно... Да, на то они и нужны, настоящие друзья, чтобы поцеловать тебя туда, куда никто кроме них никогда и не додумался бы...
«Почему?» — вот по-настоящему мужской вопрос. Его диктуют представления о мужественности, возобладавшие в конце двадцатого века. «Я хочу знать, почему ты это сделала». Как будто я машина с неисправным клапаном или робот, у которого перегорели клеммы, и он теперь готовит бифштекс на завтрак, а яичницу — на ужин. Быть может, женщины сходят с ума вовсе не от сексуальных проблем, а из-за этого вот прямого мужского «почему?».
Cлайд с цитатой