— Тебе на что [фото]? На паспорт, на визу, на память?
— На памятник.
— Тебе на что [фото]? На паспорт, на визу, на память?
— На памятник.
Я не фанат селфи, я не ношу с собой телефон. Я не люблю фотографировать и снимать себя, считаю, фотографирование себя высшей формой нарциссизма.
Может,
слишком старательно
я по прожитым дням бегу…
Старые фотографии,
зачем я вас берегу?
На одной [фотографии] был Волк. Парень, который умер в начале лета. Худой, с взъерошенными волосами, он смотрел исподлобья. В одной руке — незажженная сигарета, другая — на струнах гитары. Лицо серьезное, как будто он знает, что с ним случится, хотя на самом деле у каждого есть такая фотография, о которой в случае чего можно сказать: «Он знал», — просто потому, что человек не соизволил вовремя улыбнуться.
Что делает фотографию странным изобретением, — так это то, что первичным сырьем для нее служит свет и время.
— Надеюсь, это бекон, приготовленный человеком.
— Да, сам лично утром убил хрюшку.
— Интересно, чем же?
— Фоткой твоего лица.
— Не бойся, я буду смотреть на тебя исключительно глазами художника.
— Ага, и лапать руками скульптора.
На свете нет ничего тяжелее, чем фотографировать. Нужен объектив на триста шестьдесят градусов, что ли? Вот видишь что-то, потом смотришь в матовое стекло, а там какая-нибудь ерунда. Как только на что-нибудь надеваешь границу, оно исчезает.