Погостила и ушла
Светлая луна... Остался
Стол о четырёх углах.
Погостила и ушла
Светлая луна... Остался
Стол о четырёх углах.
Я больше не видел ни одного из этих людей. У меня не раз появлялось желание съездить в Верденбрюк, но всегда что-нибудь да задерживало, и я говорил себе, что ещё успеется, но вдруг оказалось, что успеть уже нельзя.
Когда ты ушёл, осталась огромная дыра. Не мог же я продолжать как ни в чём не бывало с такой дырой в самой моей середине.
Судьба за мной присматривала в оба,
Чтоб вдруг не обошла меня утрата.
Я потеряла друга, мужа, брата,
Я получала письма из-за гроба.
Она ко мне внимательна особо
И на немые муки торовата.
А счастье исчезало без возврата...
За что, я не пойму, такая злоба?
И все исподтишка, все шито-крыто.
И вот сидит на краешке порога
Старуха у разбитого корыта.
— А что? — сказала б ты.-
И впрямь старуха.
Ни памяти, ни зрения, ни слуха.
Сидит, бормочет про судьбу, про Бога...
Ты потерял жену, а теперь и брата. Я думала, это тебя изменит, но похоже, я ошиблась. Тебя ничто не изменит.
... И когда эти люди в тихом морозном воздухе пели псалмы, это производило впечатление. Когда они замолкали, и перед тем, как снова начинали движение, каждый раз наступала краткая тишина, и все слышали отдаленный шум моря. В итоге мистер Оджерс обнаружил, что ему придется совершить отпевание перед лицом более трех с половиной сотен человек, заполнивших церковь и стоявших во дворике.
Именно эта неожиданная дань памяти надломила Росса. Всё остальное он перенес. Не будучи религиозным человеком, Росс не обладал внутренними силами, чтобы пережить потерю ребенка, кроме собственной уязвленной силы воли. Внутренне он восстал против провидения и сложившихся обстоятельств, но крайняя жестокость нанесенного удара наложила отпечаток на его характер, сделав его еще более жестким и упрямым.
То, что Демельза, вероятно, выживет сейчас не вызывало у него прилива благодарности. Потеря слишком ошеломила и потрясла. Когда мать ребенком брала его в церковь, он повторял псалом, в котором говорилось:
«Если вы сегодня услышите голос Божий, не упрямьтесь». Но когда умерла мать, даже когда он плакал, что-то восставало внутри, чтобы оградить его от собственной же слабости, нежности и хрупкости. Он подумал: «Ладно, я потерял её и остался один. Так тому и быть». Сегодня он вел себя то как ребенок, то как человек зрелый.
Но это странное молчаливое свидетельство уважения и любви, выказанное всеми этими простыми работягами и полуголодными соседями, на время оторвавшимися от полей, ферм, шахт, каким-то образом пробило его защиту.