— Эй, дай-ка мне лопату. Ты похож на обезьяну, трахающую мяч.
Современное общество очень хорошо научилось оскорбляться чувствами, но чувствовать разучилось.…
— Эй, дай-ка мне лопату. Ты похож на обезьяну, трахающую мяч.
Современное общество очень хорошо научилось оскорбляться чувствами, но чувствовать разучилось.…
Нет другого такого оскорбления, как процитировать дурака. Особенно, если умного в ответ не принимались цитировать: «детство полно открытий, зрелость — привычек» и «нельзя учиться математике, глядя, как ею занимаются другие».
— Ты Бога хулишь.
— Лишь служителя Бога, не Бога.
Хотя, вижу, для вас эта разница значит немного...
— Так ты думаешь, я называю Моргота Морготом только чтобы достать тебе до печенок?
— Не знаю, что и думать. Поначалу я думал, что ты говоришь это просто по привычке. Но тебе несколько раз намекнули, что эта привычка оскорбляет окружающих — неужели ты так ничего и не понял? Остается только считать эти оскорбления умышленными.
— Ильвэ, — процедил Берен. — А тебе не приходило в голову, что я и в самом деле могу считать вашего Учителя тем, кем я его и называю — Черным Врагом? От всего сердца?
— Если твое мнение противоречит мнению окружающих, лучше держать его при себе.
– Ты об этом еще пожалеешь, юнец! Почему ты не ушел вместе с ним? Ты не здешний. Ты не Бэггинс. Ты... ты... Брендибак, вот ты кто!
– Слыхал, Мерри? Оказывается, это оскорбление, – сказал Фродо, захлопнув за нею дверь.
– Какое там оскорбление, – возразил Мерри Брендибак. – Это грубая лесть. А следовательно, неправда.
В обсуждении чего угодно, кроме темы, аргументация не замечена — так местами отличаются ругань и мысли (иначе говоря: каким местом порождена была мысль).
— Хэнкок!
— Что, мальчик?
— Там погоня!
— Конфетку ждёшь? Топай давай.
— Урод!
— Что?
— Что слышал.
— Отложите перо, дорогая. Мы обе знаем, что вы ничего не пишете.
— О, да. Острая на язычок Королева Шипов.
— И слабая на передок королева Серсея.
— Твоё лицо что моя жопа, — повторил Ричи. — Просто не забывай об этом, мой юный друг.