Роман Подзоров

В садах асфальтово-бетонных

Ночные распускаются огни.

И только лишь фонарь бездомный,

Глядя в окно, со мною коротает дни.

Мне шепчет ночь: “Прошу, останься!”

Но за руку берет и тянет за собою сон.

Я ухожу, и буду еще долго возвращаться,

Чтоб до последнего держать твою ладонь.

Во сне я птицей был, а может, не был,

Но поутру опять искал глазами неба…

Клевал краюхи хлеба с чьих-то рук,

Искал весну, но лишь зима вокруг.

Когда-нибудь в потоке лиц усталых,

Я все же разыщу свои родные берега.

Но, а пока за чередою взглядов талых,

Лишь тени солнца да холодные снега.

0.00

Другие цитаты по теме

Тик-так…

Образовало время новый такт…

Случайная бемоль и два диеза…

На ночь возьму антракт,

Играя жизни пьесу…

Ворвется первой скрипкой день,

А вечером звучит виолончель,

Пока не оборвутся жизни струны!

Воспоминанье: скрип качель…

…сменило колесо фортуны.

Из детства раздается плачь,

И слезы скрипки — это канифоль!

Безжалостный смычок-палач

Уже исполнил в этой пьесе…

Свою роль…

И эта боль…

Она звучит мольбой!

Пока мурлычет старый патефон,

Я в мыслях все еще с тобой,

И жду звонка, в руке сжимая...

Телефон…

Она повяжет шарф на исключительный манер,

И снова побежит куда-то.

Сквозь остановки, время,

Толпу людей и ветер перемен,

Из даты в дату.

Сквозь дремлющий послесубботний город,

Где белый снег разбрасывает поцелуи как любовник

Всем без разбору,

Оставив послевкусием холод.

Есть некий шарм в её глазах,

Всегда улыбка как бы невзначай.

Когда она с прищуром смотрит на тебя,

Улавливаешь тонкий аромат печали.

В теплице своих слов

Она выращивает клятвенные обещания

И любовь,

Но на прощание

Провожает контуром поджатых губ,

И новых встреч не обещает.

Её витиеватый слог немного груб

Порой бывает.

В стихах коктейль из чувств.

Когда перемешав, не взбалтывая, выпиваю

Осадком остается грусть

Воспоминаний.

Клич в седое море,

Из тумана соткан горизонт.

В шелесте прибоя

Затерялся стук часов.

Над дугой-волною

Крылья белых парусов.

Терпкою душою,

Впитан весь округ песок.

Рожденная в неволе,

Отцом ей было Море,

А матерью Луна.

Укутавшись в мечту

И согреваясь чашей с горем,

Она привыкла быть одна...

Вообразите: вы стоите ночью у окна на шестом, или семнадцатом, или сорок третьем этаже какого-нибудь здания. Город открывается вам как набор клеток, сотней тысяч окон: какие-то темны, а какие-то залиты зеленым, или белым, или золотым светом. В них туда-сюда проплывают незнакомцы, хлопочут наедине с собой. Вам их видно, однако до них не добраться, и потому это обыденное городское явление, во всякую ночь, в любом городе мира, сообщает даже самым общительным трепет одиночества, его неуютное сочетание разобщенности и наготы.

— Что ты несешь, Ёжик?

— Море.

— Зачем тебе море?

— Скоро зима, а я все один да один...

И снова он едет один, без дороги, во тьму,

Куда же ты едешь, ведь ночь подступила к глазам?

«Ты что потерял, моя радость?» — кричу я ему,

А он отвечает: — «Ах, если б я знал это сам...»

И не спросит никто:

«О чём этой ночью бессонной

ты не можешь забыть,

что томит и тревожит душу?»

Снова я один под луною...

Ищу тебя на этом краюшке вселенной,

Заброшенным осколком пролетая тленным.

И в тщетной пагубной привычке,

Пытаюсь плыть по океану пустоты.

Опущен взгляд…

Ты знаешь...

В этой серой безвоздушной массе,

Мне больше звезды не горят…

Они кого-то ослепляют светом счастья,

А с кем-то говорят, но лишь отчасти.

А мне неведом их язык,

И нет меня на звездной карте,

Никто не слышит одинокий крик...

Рассчитай меня, Миша. Ночь, как чулок с бедра,

Оседает с высоток, чтобы свернуться гущей

В чашке кофе у девушки, раз в три минуты лгущей

Бармену за стойкой, что ей пора,

И, как правило, остающейся до утра.