Артур Конан Дойл. Этюд в багровых тонах

Другие цитаты по теме

Я уже сказал, что Холмс прекрасно играл на скрипке. Однако и тут было нечто странное, как во всех его занятиях. Я знал, что он может исполнять скрипичные пьесы, и довольно трудные: не раз по моей просьбе он играл «Песни» Мендельсона и другие любимые мною вещи. Но когда он оставался один, редко можно было услышать пьесу или вообще что-либо похожее на мелодию. Вечерами, положив скрипку на колени, он откидывался на спинку кресла, закрывал глаза и небрежно водил смычком по струнам. Иногда раздавались звучные, печальные аккорды. Другой раз неслись звуки, в которых слышалось неистовое веселье. Очевидно, они соответствовали его настроению, но то ли звуки рождали это настроение, то ли они сами были порождением каких-то причудливых мыслей или просто прихоти, этого я никак не мог понять.

Я уже говорил, что он был чувствителен к похвалам его искусству не меньше, чем девушка к похвалам своей красоте.

Было некогда содружество подлецов, то есть это были не подлецы, а обыкновенные люди. Они всегда держались вместе. Если, например, кто-то из них подловатым образом делал несчастным кого-то постороннего, не принадлежащего к их ассоциации, — то есть опять-таки ничего подлого тут не было, все делалось как обычно, как принято делать — и затем исповедовался перед содружеством, они это разбирали, выносили об этом суждение, налагали взыскание, прощали и так далее. Зла никому не желали, интересы отдельных лиц и ассоциации соблюдались строго, и исповедующемуся подыгрывали: «Что? Из-за этого ты огорчаешься? Ты же сделал то, что само собой разумелось, поступил так, как должен был поступить. Все другое было бы непонятно. Ты просто перевозбужден. Приди в себя!» Так они всегда держались вместе, даже после смерти они не выходили из содружества, а хороводом возносились на небо. В общем, полет их являл картину чистейшей детской невинности. Но поскольку перед небом все разбивается на свои составные части, они падали поистине каменными глыбами.

— Спокон веков у нас так: бах-трах-тарарах, перебьют всю живность, а потом начинают устраивать заповедники.

—  Что это ты?  — сказал Сергей.  — Ведь они же мешают.

—  Вот нам всё мешает,  — сказал Матти.  — Кислорода мало мешает, кислорода много — мешает, лесу много — мешает, руби лес... Кто мы такие в конце концов, что нам всё мешает?

многолетние занятия историей откроют мне: человечество не имеет цели, цель имеет только человек. Им одним, говоря всерьез, и стоит заниматься. Во всем, что шире человека, есть какая-то ненадежность.

Если бы один человек мог идеально дополнить другого человека, то зачем были бы нужны все остальные люди на планете? Хватило бы и двоих. Ничего лишнего на нашем земном шарике не задерживается – слишком велика конкуренция. Если все эти люди – ну, то есть, мы – почему-то здесь собрались – значит, мы идеально дополняем друг друга, все вместе, ровно такой тусовкой. Один человек не в состоянии заменить всех, его просто разорвёт от такой чудовищной ответственности.

Когда определенное число людей достигает определенной степени развития, развивается и весь род человеческий.

— Все твои предположения строятся на единственном принципе, Зак: для высшего разума человечество в целом гораздо важнее, чем жизнь одного человека.

— Да.

— Но ты рискнул всем, чтобы спасти Ходжинса.

Благодаря общению с морем как никогда остро воспринимается незначительность в этом мире и меня самого, и всего человечества.

То, что изобретено одним человеком, может быть понято другим.