Иногда раны, которые болят сильнее всего, нельзя быстро излечить...
Люди не всегда понимают, что причиняют боль. Либо просто не хотят этого понимать...
Иногда раны, которые болят сильнее всего, нельзя быстро излечить...
В этом мире не принято обнажать свои раны, это мир, где о горе полагается говорить понизив голос и отводя глаза. Если вообще говорить о нем, если горе не погребено так глубоко, что уже не докопаешься.
— Ты помнишь, как я приходил. У меня был какой-то тайный план? Разве я собирался неожиданно напасть?
— Даже не знаю, может, мне нравятся твои мольбы?
— Дело не в этом. Думаю, ты меня слышишь. Я всё ещё там. Я спрятан глубоко, за шрамами и болью. Эта часть тебя чувствует себя одинокой. Но она также знает, какого это — иметь семью. Иметь друзей. Ты можешь вернуть всё это. Мы можем избавить друг друга от боли. Помню, когда мне было шесть, я умолял маму и папу сводить меня на научную выставку. И вот, на просёлочной дороге, нам спустило шину. Запаски нет. Нас отбуксировали в крошечный городок. И конечно, мы застряли там на весь день. Мы купили мороженое, картошку-фри с соусом в небольшой закусочной. А после, вечером, мы смотрели на местный фейерверк. День все же оказался отличным. Это мое любимое воспоминание о маме и папе. Как назвался этот город?
— Мейсон-Вилл.
— Я всё ещё там. Вернись.
Все мы в этой жизни хотим чувствовать себя особенными, Наоми, поэтому ты не дурочка, ты человек...
Ты снимаешь вечернее платье, стоя лицом к стене,
И я вижу свежие шрамы на гладкой, как бархат, спине.
Мне хочется плакать от боли или забыться во сне...
Те, кто считает, что идеальный мир существует, начинают ненавидеть тот, что неидеален, и приносят боль окружающим.
— Наверное, в конечном счёте, вся жизнь — это череда расставаний, но больней всего бывает, если с тобой даже не удосужились проститься.