Он никому не навязывался с наставлениями о своём Боге, но и самого Христа многие начинали больше уважать, видя, что ему служит такой хороший человек.
Судьба человеческая переменчива, как ветер, как морские волны.
Он никому не навязывался с наставлениями о своём Боге, но и самого Христа многие начинали больше уважать, видя, что ему служит такой хороший человек.
В глазах Загляды, в румянце на щеках, в каждой чёрточке её лица светилось такое счастье, какого напрасно добивался от неё Вышеслав. И может быть, способность испытывать эту радость, чистую, как блеск солнца на берёзовых ветвях, и делала Загляду краше и милее даже высокородной красавицы и умницы Прекрасы.
Молодому князю было немного неловко оттого, что он не доверяет Оддлейву и не умеет этого скрыть. Прямодушному и правдивому Вышеславу очень тяжела была княжеская обязанность хитрить и скрывать свои чувства. Иной раз он даже жалел, что родился сыном князя, а не простого воина, и жизнь его порой так сложна и запутана, требует читать чужие мысли, угадывать побуждения и принимать решения, которыми кто-то наверняка останется недоволен. Ему больше нравилось, когда все вокруг дружны и согласны, но бывает ли так?
Они помнят о смерти, неизбежно стерегущей каждого, одного раньше, другого позже, одного на поле битвы, другого дома или в пути. И нет смысла прятаться за чужие спины в надежде уберечься от неё. Она достанет любого и везде. И честь мужчины в том, чтобы встретить её достойно.
У каждого свой путь, – тоже со вздохом сказал Тормод. – И человек может только одно: пройти его достойно.
Немного успокоившись, Загляда убеждала себя, что Тормод жив, только ранен, и это удавалось ей легко. Мысль о его гибели была слишком страшной, душа и сознание Загляды не принимали её.
Перед взором её то и дело вставало лицо Снэульва, заслоняя всё иное. Образ его был для Загляды как драгоценный камень, спрятанный в тайниках души и освещавший для неё всё вокруг.
Оглядываясь, Загляда вздохнула почти счастливо – она снова была дома, всё встало на свои места. Только вот матери больше нет здесь и не будет, у очага хлопочет одна Зиманя, и голоса матери больше не раздастся среди общего гомона. Но Загляда сдержала печаль, готовую снова стиснуть её сердце, не заплакала, а улыбнулась, встретив озабоченный взгляд Тормода. Время идет и собирает свою дань, ничто и никогда не будет так, как было. И нечего плакать – надо жить.
Он не боялся смерти, но если он погибнет, то Загляда уж верно достанется Лейву. А хорошо ли это будет для неё? В эти мгновения Снэульв сумел подумать о ней, а не о своём оскорбленном самолюбии. И сдержался. Иногда для этого нужно больше смелости и силы духа, чем для самого жестокого поединка.