Но жизнь уступчива — ее выжимают на край,
а она все пуще ветвится — кому-то рай
и в глухой воде под панцирем Антарктиды.
Я тоже выживу — в ледяном аду,
и, жидкий азот вдохнув, снова приду,
заморозив до времени слезы, шипы, обиды.
Но жизнь уступчива — ее выжимают на край,
а она все пуще ветвится — кому-то рай
и в глухой воде под панцирем Антарктиды.
Я тоже выживу — в ледяном аду,
и, жидкий азот вдохнув, снова приду,
заморозив до времени слезы, шипы, обиды.
— Где ты сейчас?
— Там, где асфальт холоден, как лёд... Там, где не переставая суетятся ещё более холодные люди... Это место называется «жизнь».
Испытываешь меня — ну что ж, пускай,
закаляй сталь, завязывай в узел, гни подковы.
На декорациях облезла краска (печаль? тоска?) -
в старых сыграли, теперь поиграем в новых.
Упаси Вас Господь хоть кого-то терпеть.
Заклинаю и ныне, и ране, и впредь -
Пусть не станет никто как постылая медь.
Пусть не станет никто как чеканная плеть.
Одному при рождении дается мешок золота, другому — медный грош, и горевать из-за того, что ты не Эйнштейн — пустая трата сил и нервов.
Я знаю твердо, где перед, где зад,
По платью различаю я людей.
Каким быть дню, укажет мне закат,
А вишню выдаст розоватый клей.
Про сад расскажет плод в руке моей,
Кто на кого похож, мне все вдомек:
Кто труженик, кто мот и ротозей,
Я знаю все — себя познать не смог.
Будет ли когда такое время, когда все люди станут жить достойно? Честно чтоб! Не для других честно, не для видимости, а для самого себя? И чтоб высший судья, главный прокурор для каждого был бы он сам?
Когда люди стареют, они уходят в себя, становятся пессимистами и забывают о том, что жизнь всего одна.
Они не знали, что такое красота, но я показал им уродство; они не знали любви и дружбы, но я дал им ненависть и страх.