Ирина Василькова

Одиночество ходит странными путями -

не только дикой голизной пустыни,

но стриженым изумрудным газоном тоже.

Ты молчишь так давно, что уже не больно:

медленная мучительная анестезия,

потеря ориентации, гипноз, нирвана.

И тот из нас блаженней, кто постиг

сокрытый смысл гармонии великой -

не тысячу оттенков, граней, ликов,

а вечность, отразившуюся в них.

Испытываешь меня — ну что ж, пускай,

закаляй сталь, завязывай в узел, гни подковы.

На декорациях облезла краска (печаль? тоска?) -

в старых сыграли, теперь поиграем в новых.

С северным ветром делить ледяную постель -

странные игры, но если означить цель -

приноровиться к узам грядущей стужи,

к мертвенной вечности — выбор не так уж плох.

Горлом стеклянным впивая морозный вдох,

помню о том, что когда-нибудь станет хуже.

Нарастает лед, жизнь промерзает до дна.

В голове — бардак — огненная страна,

вулканический выброс, горящий фосфор тоски.

Зима, зима — что ослабит твои тиски?

По пустым просторам гуляет вьюга -

октябрю не хватило накала, что ли?

А поскольку и нам не хватило юга,

мы с тобой на север едем, подруга,

где, мерцая, светится алым поле.

Но жизнь уступчива — ее выжимают на край,

а она все пуще ветвится — кому-то рай

и в глухой воде под панцирем Антарктиды.

Я тоже выживу — в ледяном аду,

и, жидкий азот вдохнув, снова приду,

заморозив до времени слезы, шипы, обиды.

Тяжелое солнце, хрипло дыша, ползет в зенит

и падает, насмерть разбившись о ртуть залива.

Ледяное эхо вертикально во мне звенит,

случайные чайки отражают его пугливо.