Ты молчишь так давно, что уже не больно:
медленная мучительная анестезия,
потеря ориентации, гипноз, нирвана.
Ты молчишь так давно, что уже не больно:
медленная мучительная анестезия,
потеря ориентации, гипноз, нирвана.
Заткнись! Они мои! Одиночество, боль, неуверенность, сожаление — они мои и только мои! И я не собираюсь делиться ими с тобой!
Ты говоришь, она часто мечется, тревожно озирается: разве это признаки спокойствия? Ты толкуешь, что она повредилась умом. Как ей было не повредиться, чёрт возьми, в её страшном одиночестве?
Общество можно сравнить с огнем, у которого умный греется в известном отдалении от него, а не суется в пламя, как глупец, который раз обжегся, спасается в холод одиночества, жалуясь на то, что огонь жжется.
Она жила без мужчин. То есть рядом с ней не было таких мужчин, чей ум мог бы вызвать в ней проблеск желания, чтобы они коснулись её.
This long winter,
There is no one by my side.
I look but I am alone,
I close my eyes again.