Профессор запретил давать Лужину читать Достоевского, который, по словам профессора, производит гнетущее действие на психику современного человека
Беда иной литературы заключатся в том, что мыслящие люди не пишут, а пишущие не мыслят.
Профессор запретил давать Лужину читать Достоевского, который, по словам профессора, производит гнетущее действие на психику современного человека
Беда иной литературы заключатся в том, что мыслящие люди не пишут, а пишущие не мыслят.
Когда произносишь «лимон», делаешь поневоле длинное лицо, а когда говоришь «апельсин», — широко улыбаешься.
... однако, сдавалось, что, вместе с пылью книг, на нем осел налет чего-то отдаленно человеческого.
Всякое будущее неизвестно, — но иногда оно приобретает особую туманность, словно на подмогу естественной скрытности судьбы приходит какая-то другая сила, распространяющая этот упругий туман, от которого отскакивает мысль.
Книги делятся мнением.
Мнения сеют сомнения.
От сомнения лень, а от лени веет забвением.
Я хорошо понимаю, что читателю не слишком нужно все это знать, но мне-то очень нужно рассказать ему об этом.
Ограничить прессу — значит оскорбить нацию; запретить чтение определенных книг — значит провозгласить народ либо дураками, либо рабами.
Прощай же, книга! Для видений — отсрочки смертной тоже нет. С колен поднимется Евгений, — но удаляется поэт. И все же слух не может сразу расстаться с музыкой, рассказу дать замереть... судьба сама еще звенит, — и для ума внимательного нет границы — там, где поставил точку я: продленный призрак бытия синеет за чертой страницы, как завтрашние облака, и не кончается строка.