Там, во Франции, я привык смотреть как умирают люди, но не привык к виду умирающих лошадей, они тяжело умирают...
— Мы этой штукой лошадей натираем.
— А я и есть лошадь.
— Будь ты лошадью — тебя бы пристрелили, все кости переломаны.
Там, во Франции, я привык смотреть как умирают люди, но не привык к виду умирающих лошадей, они тяжело умирают...
— Мы этой штукой лошадей натираем.
— А я и есть лошадь.
— Будь ты лошадью — тебя бы пристрелили, все кости переломаны.
— Черт, у меня руки задрожали...
— Все хорошо, Том, мы справимся.
— Столько смертей, Лиззи... Да будет жизнь, да?
— Веревка теперь наша, кто же нас повесит?
— Никто тебя не повесит, Томми, ты сам повесишься.
— Чем занимался ваш отец?
— Он предсказывал будущее и воровал лошадей. Часто предсказывал, что у кого-то умыкнут лошадь и все дивились, когда так и случалось.
— Ада говорила, что вы все держите в себе.
— Так поступают мужчины.
— У вас хорошая сестра, она мне понравилась. Ей нелегко видеть, как брат и муж борются друг с другом. Томас, мужчинам тоже нужно выговариваться.
— Вы еще способны вести дела после всего случившегося? Может, вы не любили свою жену?
— Не смей! Она здесь, рядом со мной и говорит мне: «Не доверяй этим людям».
— Одинокая женщина в Бирмингеме с десятью тысячами долларов наличными?
— У нее есть револьвер.
— Ах да...
— Вы не доверяете женщинам?
— Я не доверяю Бирмингему.