Люди говорят, что это тени тех, кто отправился на небеса. Кроме самоубийцы. Он отправился в ад, даже тени не осталось.
— И ты меня здесь бросишь? Как мой отец?
— Да. ... Опять манипулируешь?
— Мне холодно.
— Я знаю. Сказать откуда? Мы связаны.
Люди говорят, что это тени тех, кто отправился на небеса. Кроме самоубийцы. Он отправился в ад, даже тени не осталось.
— И ты меня здесь бросишь? Как мой отец?
— Да. ... Опять манипулируешь?
— Мне холодно.
— Я знаю. Сказать откуда? Мы связаны.
— Если хотят умереть, пусть умирают.
— Ну, знаешь ли... Нельзя так говорить!
— Душа, способная на самоубийство, уже одержима. Не важно, жив человек или нет, его уже не спасти.
— У тебя опять приступ? Но я ведь даже не упоминал Нью-Йорк.
— Ты его только что упомянул, когда говорил, что не упоминал о нём!
— И ты меня здесь бросишь? Как мой отец?
— Да. ... Опять манипулируешь?
— Мне холодно.
— Я знаю. Сказать откуда? Мы связаны.
— Дома есть кто?
— Мама на работе, а отец ушел за лотерейными билетами… Лет шесть назад. Выиграл, видимо.
А может… Не стоит больше карабкаться? Царапаться за эту жизнь? Чего она стоит? За мою жизнь я бы не дала и цента. Если бы существовал такой рынок, где можно было бы продать свою жизнь, я бы так и осталась на прилавке не востребованной. Если бы дьявол был бы на самом деле, он бы не купил мою душу. Нет. Таких, как я, даже в ад, наверное, не возьмут.
— А спасибо где?
— За что? Не понимаю.
— Да я жизнь тебе спас.
— Да, но до этого я спас твою. Спасибо, конечно, но когда делаешь клевое дело, не пыли о нем, делай вид, что так и надо и не устраивай спектакль.
— Прям как ты, да?
Ведь прожитые дни не проходят бесследно, они прикипают к нашей душе, и только чрезвычайные обстоятельства могут побудить человека избавиться от груза прошлого.
Женщине, если она человек, мужчина нужен, как роскошь, — очень, очень иногда. Книги, дом, забота о детях, радости от детей, одинокие прогулки, часы горечи, часы восторга, — что тут делать мужчине?
У женщины, вне мужчины, целых два моря: быт и собственная душа.