Угощают рябины прохожих
Красной ягодой, жёлтым листом.
И октябрьским утром погожим
Осень дышит за каждым кустом.
Угощают рябины прохожих
Красной ягодой, жёлтым листом.
И октябрьским утром погожим
Осень дышит за каждым кустом.
Солнце на землю с улыбкой
Смотрит, с кротостью светя,
Словно мать, качая зыбку,
На уснувшее дитя.
У земли на самом деле
Сонный, а не мертвый вид.
Нет, она в своей постели
Не кончается, а спит.
Прозрачно в воздухе, и солнце так смеётся,
Что миндалей цветущих ищешь взглядом, -
И будто запах горький в сердце льётся
Весенним ядом.
Но облетели листья; чёрным, тонким
Узором ветки небо расписали;
Земля как-бы пуста под шагом звонким,
И пусты дали.
Вокруг безмолвье. Лишь порой шуршанье
Опавших листьев будит ветер где-то.
Царит повсюду лето увяданья
И смерти лето.
Во вторник начался сентябрь.
Дождь лил всю ночь.
Все птицы улетели прочь.
Лишь я так одинок и храбр,
что даже не смотрел им вслед.
Холодный небосвод разрушен.
Дождь стягивает просвет.
Мне юг не нужен.
Призрак минувшего лета
В необозримом саду;
Розово-ржавого цвета
Астры ещё на виду.
Ночь разве что затаила,
Неуловимо паря,
Что невзначай нам сулила
Предгрозовая заря.
И, беззащитное, сжалось
Сердце, хоть к ночи светло;
Астрами лишь задержалось
Что безвозвратно прошло.
Не льется музыкой за ворот
Дождливо-ветренный ноктюрн,
Твой голос — что осипший город -
Неласков, сумрачен и дурн...
... А в памяти — даты и годы,
Событий осенняя рябь...
Задумалась даже природа,
Встречая ненастный октябрь.
А дождь все идет, хлопая меня мокрой рукой по плечу. Словно бы говорит с сарказмом: «Я с тобой, парень. Я всегда с тобой, чувствуешь это? Это твоя персональная осень, дружок». Осенью промозгло и сыро. Поэты пишут о золотой красавице, этакой слезливой рыжей лисице с алыми губами кленовых листьев и глубокими серыми глазами небес. Я плохой поэт, я вижу другое: когда начинаются дожди, наш мир просто ржавеет. Он скрипит старой пустой коляской, младенец из которой не повзрослел, а выпал на землю, в грязные лужи, покрытые бензиновой радугой. Закричал, захлебнулся, затих. И мы, животные, пьющие из этих луж, теперь носим его в себе. Он ворочается в груди, жаждет снова ожить и стать целым, он по-детски капризен, он плачет невпопад, смеется глупостям и ржавеет осенью. Но все же осень — это лишь двадцать недель до весны.