Инна Кабыш

Сначала жаль только Татьяну,

потому что её не любят,

и Ленского,

потому что его убивают.

А потом жаль Онегина,

потому что куда страшней,

когда не любят и убивают не тебя, а ты.

А потом — Ольгу,

потому что самое страшное -

убивать, не замечая, что убиваешь.

А потом — опять Татьяну,

потому что она любит того, кого убивает.

А потом — опять Онегина,

потому что он всё-таки жив.

А потом жаль всё: «наше всё», -

потому что его убили.

А потом жаль всех нас,

потому что мы лишние,

потому что в России все живые лишние.

0.00

Другие цитаты по теме

Кто варит варенье в июле,

тот жить собирается с мужем,

уж тот не намерен, конечно,

с любовником тайно бежать.

Иначе зачем тратить сахар,

и так ведь с любовником сладко,

к тому же в дому его тесно

и негде варенье держать.

Кто варит варенье в июле

в чаду на расплавленной кухне,

уж тот не уедет на Запад

и в Штаты не купит билет,

тот будет по мёртвым сугробам

ползти на смородинный запах...

Кто варит варенье в России,

тот знает, что выхода нет.

... где погаснет око Мужа,

там взойдут глаза Жены.

А мёртвые беспомощны, как дети,

друг к другу жмутся и глядят нам вслед.

И ты глядишь,

в сиреневом берете,

и падают снежинки на берет.

И даже с места сдвинуться не в силах,

всё ждёшь, когда я за тобой приду...

Так ждут нас наши мёртвые в могилах,

как дети у забора в детсаду.

... А ты ни в чём не виноватый,

а просто ты такой, как есть.

И тучи грязно-серой ватой

несутся, и числа им несть.

А та, с которою не нужен

тебе весь мир и весь тот свет,

идёт с другим сейчас на ужин.

И выбора другого нет.

А я люблю тебя как дура,

и снова дождь идёт косой,

и лишь одна литература

сияет вечною красой.

И они ушли. В свой рай.

А я осталась в своём. А мама -

теперь я это знала — была в своём.

Нас всех друг у друга не было.

И это было несправедливо.

Но рай строится не по справедливости,

а по душе.

А батюшка сказал строго,

что ты любишь мать больше Бога,

а я возразила, что Бога любят многие,

а маму я одна,

потому что отец от нас ушёл...

Если поезд ушёл, надо как-нибудь жить на вокзале:

в туалете, в буфете, под фикусом пыльным, у касс,

ибо нам небеса это место и век навязали,

как вовек полагалось верхам: не спросивши у нас.

Надо ставить заплатки на платья и ставить палатки,

разводить не руками, а кур, хризантемы, костры,

и Писанье читать, и держать свою душу в порядке,

и уехать хотеть за троих, то есть как три сестры.

— Ешь, ешь, — сказал управдом с порога. -

Жизнь есть жизнь.

Крепись, мужайся и держись.

И я подавилась.

Потому что за последние дни мне столько раз

говорили эти слова,

что они в меня больше не лезли.

Эти стихи, наверное, последние,

Человек имеет право перед смертью высказаться,

Поэтому мне ничего больше не совестно.

Рагнара всегда любили больше меня. Мой отец. И моя мать. А после и Лагерта. Почему было мне не захотеть предать его? Почему было мне не захотеть крикнуть ему: «Посмотри, я тоже живой!» Быть живым — ничто. Неважно, что я делаю. Рагнар — мой отец, и моя мать, он Лагерта, он Сигги. Он — всё, что я не могу сделать, всё, чем я не могу стать. Я люблю его. Он мой брат. Он вернул мне меня. Но я так зол! Почему я так зол?