Дженнифер Уайнер. Хорош в постели

Читать я научилась в пять лет. Книги воспринимала как чудо: белые страницы, чёрные буквы, и в каждой – новый мир и новые друзья. До сих пор я с благоговением раскрываю книгу в ожидании, куда попаду на этот раз и кого там встречу.

0.00

Другие цитаты по теме

Собаки задают твоим дням ритм и цель. Если собака зависит от тебя, ты не сможешь спать допоздна и сутками не бывать дома.

Или утонешь, или поплывешь. Или выживешь, или умрёшь.

Я никогда не буду худой, но стать счастливой могу!

– Я буду выглядеть полной дурой.

– Это, между прочим, не самое худшее.

– А что?

– Потерять человека, которого любишь, потому что мы слишком гордые, чтобы позвонить и объясниться. Это ещё хуже.

Любовь — это ковер, который выдергивают из-под твоих ног.

Любовь — это Люси, которая всегда поднимает футбольный мяч в последнюю секунду и Чарли Браун шлёпается на задницу.

Любовь — это нечто, убегающее от тебя всякий раз, когда ты веришь в него.

Любовь — для неудачников, а я больше не собираюсь возвращаться в их ряды.

— Вообще-то я стараюсь быть добрее. Приняла такое решение на Новый год.

— Но уже февраль, – заметил он.

— Я медленно раскачиваюсь.

— Писатель тоже имеет право на хандру, — сказал я.

— Если пишет детские книги — то не имеет! — сурово ответила Светлана. — Детские книги должны быть добрыми. А иначе — это как тракторист, который криво вспашет поле и скажет: «Да у меня хандра, мне было интереснее ездить кругами». Или врач, который пропишет больному слабительного со снотворным и объяснит: «Настроение плохое, решил развлечься».

А из чего, в сущности, состоит наша литература? Из шедевров? Отнюдь нет. Если за одно-два столетия и появляется какая-нибудь оригинальная книга, остальные писатели ей подражают, то есть переписывают ее, и в свет выходят сотни тысяч новых книг, с более или менее различными названиями, в которых говорится о том же самом с помощью более или менее измененных комбинаций фраз.

Я не знаю, может ли музыка наскучить музыке, а мрамор устать от мрамора. Но литература — это искусство, которое может напророчить собственную немоту, выместить злобу на самой добродетели, возлюбить свою кончину и достойно проводить свои останки в последний путь

В уме у себя я мог изобретать мужчин, поскольку сам был таким, но женщин олитературить почти невозможно, не узнав их сначала, как следует.