— Ну, кто же он?
— Не знаю. Не хотел разговаривать и ушел в себя, как улитка. Любопытнейший субьект.
— Ну, кто же он?
— Не знаю. Не хотел разговаривать и ушел в себя, как улитка. Любопытнейший субьект.
— А потом сядем в... в ящик, и — пифф! — поехали. — В виде пояснения Мэйсон подбросил в воздух пустую кружку и, ловко поймав ее, закричал: — И вот — пафф! — уже приехали! О великие шаманы! Ты едешь в Форт Юкон, а я еду в Арктик-сити — двадцать пять снов. Длинная веревка оттуда сюда, я хватаюсь за эту веревку и говорю: «Алло, Руфь! Как живешь?» А ты говоришь: «Это ты, муженек?» Я говорю: «Да». А ты говоришь: «Нельзя печь хлеб: больше соды нет». Тогда я говорю: «Посмотри в чулане, под мукой. Прощай!» Ты идешь в чулан и берешь соды сколько нужно. И все время ты в Форте Юкон, а я — в Арктик-сити. Вот они какие, шаманы!
Человек подвинулся ближе к печке, словно боясь, что огонь, этот дар Прометея, вдруг исчезнет.
И я дивился, почему те, которые придут за нами, обречены продолжать борьбу тех, кто уже ушел, и не видел в этом справедливости.
Выпьем за тех, кто сегодня ночью в пути. За то, чтобы им хватило пищи, чтобы собаки их не сдали, чтобы спички у них не отсырели!
Когда они заговаривали с ним, его одолевала скука, такими поверхностными, пустопорожними были их рассуждения...
Нет, не по душе ему карьера мистера Батлера. В конце концов было в таком успехе что-то жалкое. Тридцать тысяч в год, конечно, хорошо, но больные кишки и неспособность радоваться простым человеческим радостям начисто обесценивают этот роскошный доход.
— На чем мы остановились? — вернулся старый тан за стол.
Я не теряла даром времени и уже умяла половину своей порции.
— На пюрешечке, — пожала плечами, уплетая за обе щеки пюре из неизвестного мне овоща.
— Ох, подкидыш, подкидыш, — покачал старик головой. — Вроде и девка ничего, но, когда вижу, СКОЛЬКО ты жрешь, весь страстный порыв уходит.
Он говорил: не молчи, не молчи,
мы не найдем друг к другу ключи,
нам недостаточно делить кров,
разговор — основа основ.
А мне перед всей моей жизнью
было нужно побыть без слов.
Но раз человек сумел подчинить себе материю, раз его способность добывать себе пищу и кров по сравнению с его пращуром, пещерным человеком, возросла тысячекратно, почему же миллионы современных людей так несчастны? Вот вопрос, с которым революционер обращается к правящему классу, к классу капиталистов.