Ohh (read my letter) won't you help me get out.
(Be my lover... love letter)
Ohh won't you help me get out of my head.
Ohh (read my letter) won't you help me get out.
(Be my lover... love letter)
Ohh won't you help me get out of my head.
I'm gonna write you a letter
Ohh baby For good or for bad or for better
Please believe me darling
Darlin' I'm yours once you've read it
I'm yours
Never ever forget it
Ohh I'm gonna write you a letter
For good or for bad or for better
Ooh! 'Cause when it is yours I am yours baby now and forever
(Ah yeah love letter)
I'm gonna write you a letter
Ohh baby For good or for bad or for better
Please believe me darling
Darlin' I'm yours once you've read it
I'm yours
Never ever forget it
Ohh I'm gonna write you a letter
For good or for bad or for better
Ooh! 'Cause when it is yours I am yours baby now and forever
(Ah yeah love letter)
... ей нестерпимо хочется живого чувства, волнения, которое обдало бы ее словно жарким и сильным ветром. И совсем не хочется весь свой век плестись, как заведенной, по одной и той же колее; хочется перемен, полноты жизни, любви. Да, любви, и мужа, и детей.
О чем? И действительно, я ли это?
Так ли я в прошлые зимы жил?
С теми ли спорил порой до рассвета?
С теми ли сердце свое делил?
А радость-то — вот она — рядом носится,
Скворцом заливается на окне.
Она одобряет, смеется, просится:
— Брось ерунду и шагни ко мне!
И я (наплевать, если будет странным)
Почти по-мальчишески хохочу.
Я верю! И жить в холодах туманных,
Средь дел нелепых и слов обманных.
Хоть режьте, не буду и не хочу!
Я знаю, что ты краше всех,
Мне это увидеть не сложно,
И мне признаваться не грех,
Что жить без тебя не возможно.
Я знаю, что ты всех милей,
Любых бриллиантов дороже,
Ты стала когда то моей,
На женщин других не похожа,
Ты стала когда то моей
На женщин, других не похожа.
Для них она Богиня всего женственного, всего самого недоступного, всего самого порочного.
Не следует ли раз навсегда отказаться от всякой тоски по родине, от всякой родины, кроме той, которая со мной, пристала как серебо морского песка к коже подошв, живет в глазах, в крови, придает глубину и даль заднему плану каждой жизненной надежды?
Мужчина встал. Из кулака его выскользнуло узкое белое лезвие. Тотчас же капитан почувствовал себя большим и мягким. Пропали разом запахи и краски. Погасли все огни. Ощущения жизни, смерти, конца, распада сузились до предела. Они разместились на груди под тонкой сорочкой. Слились в ослепительно белую полоску ножа.
«Мертвые поэты» стремились постичь тайны жизни! «Высосать весь её костный мозг!» Эту фразу Торо мы провозглашали вначале каждой встречи. По вечерам мы собирались в индейской пещере и читали по очереди из Торо, Уитмена, Шелли, из романтиков, а кое-кто даже читал свои стихи. И в этот волшебный миг поэзия действовала на нас магически. Мы были романтиками! Мы с упоением читали стихи, поэзия капала с наших языков как нектар.
Потянулись минуты,
потянулись часы.
Облака почему-то
чрезвычайной красы.
О, помедли хотя бы
ты, земная теплынь,
красноватый сентябрь,
голубая полынь.