Мама не анархия, мама в страхе. Папа не стакан портвейна, папа спился нахер.
Видишь, как юность пылает огнями протеста? Только цвет пламени синий.
Мама не анархия, мама в страхе. Папа не стакан портвейна, папа спился нахер.
Из практики частной: набережная, кафе морское
В памяти всплывают картинки, но мутные как в режиме ускоренном.
Сначала один кавказец, потом вдруг резко уже трое,
В итоге серия — удар за ударом, как на повторе.
Черти скачут по моей голове, я теряю сознание,
Последнее, что помню — двух ментов у соседнего здания.
Один отвернулся, второй наблюдает вздыхая грустно.
И мой душевный крик — русский, помоги русскому!
Недаром ведь столько твердили,
Что в бездну нельзя залипать — станешь ей сам.
Потому не смотри мне в глаза.
Очень досадно, что в большой стране лишь в кругах узких
Живут по принципу — «русский помоги русскому».
Что есть единство при тотальной подмене понятий,
Что делать, если в братьях по крови вдруг узрел неприятеля?
И тешить себя и родных, мол мы победим обязательно,
Зная, что карта Руси покрывается чёрными пятнами.
Рагнара всегда любили больше меня. Мой отец. И моя мать. А после и Лагерта. Почему было мне не захотеть предать его? Почему было мне не захотеть крикнуть ему: «Посмотри, я тоже живой!» Быть живым — ничто. Неважно, что я делаю. Рагнар — мой отец, и моя мать, он Лагерта, он Сигги. Он — всё, что я не могу сделать, всё, чем я не могу стать. Я люблю его. Он мой брат. Он вернул мне меня. Но я так зол! Почему я так зол?
Я охотно повторяла парадоксы, вроде фразы Оскара Уайльда: «Грех — это единственный яркий мазок, сохранившийся на полотне современной жизни». Я уверовала в эти слова, думаю, куда более безоговорочно, чем если бы применяла их на практике. Я считала, что моя жизнь должна строиться на этом девизе, вдохновляться им, рождаться из него как некий штамп наизнанку. Я не хотела принимать в расчет пустоты существования, его переменчивость, повседневные добрые чувства. В идеале я рисовала себе жизнь как сплошную цепь низостей и подлостей.
Город сошел с ума, люди куда-то спешат,
Медленно затвердевает моя душа.
Кухню наполнил дым тлеющих сигарет,
Еле слышны отголоски вчерашних побед.
Мне бы сейчас полетать над облаками,
В параллельный мир окунуться с головой,
Мне бы сейчас полетать, взмахнуть руками,
Но падать больнее всего.
Всего страшней для человека
стоять с поникшей головой
и ждать автобуса и века
на опустевшей мостовой.