Ревность — удел слабых духом. Она заполняет сознание распутными мыслями, не оставляя места для остального.
Ревность — это неверное и самое опасное оружие.
Ревность — удел слабых духом. Она заполняет сознание распутными мыслями, не оставляя места для остального.
Ревность всё съела, сожгла до тла,
Догорело до пепла всё, что ты не сберегла,
И вопреки всем опасениям нас предала.
— Какой она была?
— Ты никогда не спрашивала о ней, ни разу. Почему?
— Поначалу, будучи одна, просто произнося её имя, я как будто снова вдыхала в неё жизнь. Я думала, что если не буду упоминать её, она просто исчезнет для тебя. Поняв, что этого не случится, я не спрашивала от злости. Я не хотела доставлять тебе удовольствия думать, что мне не всё равно. И в итоге мне стало ясно, что моя злость ничего не значит для тебя. Насколько я могу судить, тебе это нравилось.
— Так почему сейчас?
— Какой вред способен нанести нам призрак Лианны Старк, кроме того, который мы сами нанесли друг другу уже сотню раз подряд?
Всего вина, выжатого из всех гроздей винограда на свете, не хватит, чтобы ревнивцу найти в нем полное забвение.
Счастье для Вас, что Вы меня не встретили. Вы бы измучились со мной и все-таки бы не перестали любить, потому что за это меня и любите! Вечной верности мы хотим не от Пенелопы, а от Кармен, — только верный Дон-Жуан в цене! Знаю и я этот соблазн. Это жестокая вещь: любить за бег — и требовать (от Бега!) покоя. Но у Вас есть нечто, что и у меня есть: взгляд ввысь: в звёзды: там, где и брошенная Ариадна и бросившая — кто из героинь бросал? Или только брошенные попадают на небо?
Хотите удержать мужа — сделайте так, чтобы он немножко вас ревновал, хотите потерять его — сделайте так, чтобы он стал ревновать вас чуть больше.
Он, конечно, понимал, что любовь должна быть более милосердной, однако всякий мужчина любит то, что уже заложено в нем самом, что уже не изменишь, и если сам он был способен только на любовь ревнивую и собственническую, ничего тут не поделаешь.
Разумеется ревность — это в порядке вещей, хотя жизнь уже успела научить ее, что не следует думать будто кто-то кому-то может принадлежать. А тот, кто все-таки считает, что это так, просто обманывает сам себя.
Он знает, что он — мое солнце, но когда ему угодно отнимать у меня свой свет, мое небо, по его мнению, должно оставаться в полном мраке. И он не желает, чтобы этот мрак смягчался слабым сиянием месяца.