Посмотрите на себя! Ну прямо как Барби и... дедушка Кен.
Она встала и вышла вон. Никогда в жизни я не видел такого зада. Не поддается описанию. Не поддается ничему. Не мешайте мне сейчас. Я хочу о нем подумать.
Посмотрите на себя! Ну прямо как Барби и... дедушка Кен.
Она встала и вышла вон. Никогда в жизни я не видел такого зада. Не поддается описанию. Не поддается ничему. Не мешайте мне сейчас. Я хочу о нем подумать.
Его наружность была из тех, которые с первого взгляда поражают неприятно, но которые нравятся впоследствии, когда глаз выучится читать в неправильных чертах отпечаток души испытанной и высокой.
— Мисс Миллер, я влюбилась...
— О, милая, это прекрасно.
— ... но мне назначили свадьбу с другим.
— Что?
— Я его ненавижу. Глупый принц со своим глупым замком и глупыми лодками.
— Фотография есть? ... Н-да, но с его деньгами внешность можно исправить.
— Вы осознаете, что ваша жена — тролль?
— Простите?
— По крайней мере, так она выглядит для нас. Эти бородавки, нос...
— И запах...
— Запах, что?
— Не говоря уже о клыках во рту.
— Что?
— Не сказал бы, что это клыки, скорее бивни.
— Да, скорее бивни. Конечно, это не существенно, просто подумал заострить на этом факте ваше внимание, вдруг вы не заметили.
Знаете, когда мне было лет двадцать и я плохо выглядела, я знала, что посплю и утром всё будет нормально. Сейчас это не работает. В 28 ты просыпаешься такая как-будто бы только что вернулась с пасеки.
— Хорошая?
— Да-да, хорошая. Антошин, хорошая — это не только большие сиськи и длинные ноги, можно быть хорошей по-другому, понимаешь?
— Можно, конечно... Только это как-то безрадостно.
Ее внешность вошла в прекрасную пору абсолютной, исчерпывающей полноты образа, когда лицо выражает покой и свободу от смятений молодости, от стремления непременно успеть и обязательно настигнуть... То золотое сечение возраста, краткий миг благоденствия, когда ты в ладу со временем, собственным телом и собственным лицом...