Через два года, после того как мы переехали в Нью-Йорк, я получила от мамы письмо. Она прислала журнал «Лос-Анджелес Таймс» со своей фотографией на обложке. В «Таймс» на семи страницах напечатали фотографии ее жутковатых тюремных коллажей. Она смотрела на меня с обложки, стоя на фоне решеток. Красивая, опасная, гордая... И выставка работ стала маминым триумфом!
— Ты и Клэр убила! Но в этот раз отрава была в твоих словах.
— Ты можешь считать меня жестокой, но я всего лишь пытаюсь защитить тебя от других людей!
— Никто вокруг не относится к нам враждебно, мама! Это мы считаем их врагами: ты и я! И не они нас, а мы их обижаем!
— Тебе нельзя меня бросать. Я ведь дала тебе жизнь, ты моя кровь и плоть. И ты отсюда уйдешь когда я тебя отпущу!
— Ну так отпусти меня... Ты смотришь на меня, и мой вид тебя удручает. Вот такая плата, мама, за право владеть мною.
— Будь в моей власти все изменить — я бы сделала это.
— Так скажи мне, чтобы я не давала показания. Что врать мне не к лицу. Скажи мне, что готова остаться тут навсегда, лишь бы я снова стала такой, какой была...
— Почему ты убила Барри?
— Самозащита. Он пытался меня убить.
— Клэр тебя не трогала. Почему ты ее уничтожила?
— Клэр сама хотела уйти. Я только подсказала короткий путь.
Было действительно что-то особенное в его простецком облике. На святого старец не походил. Лицо лукаво и похотливо, как у сатира. Более всего поразили меня глазки: выраженье их жутко, а сами они так близко к переносице и глубоко посажены, что издали их и не видно. Иногда и вблизи непонятно было, открыты они или закрыты, и если открыты, то впечатление, что не глядят они, а колят иглами. Взгляд был и пронизывающ, и тяжел одновременно. Слащавая улыбка не лучше. Сквозь личину чистоты проступала грязь. Он казался хитрым, злым, сладострастным.
Жила бы, как планета, покачиваясь в звездной синеве, плавая в море, танцуя в лунном свете фламенко под испанскую гитару.
Густела вечерняя синева, все еще сохраняя оттенки индиго, словно невысказанную надежду.
В каждой культуре принято связывать особенности внешности с определенными чертами характера. Прекрасная принцесса добра и сострадательна; злобная колдунья уродлива, и на носу у нее огромная бородавка. Есть и более тонкие связи, которые не так просто сформулировать – именно вокруг них строится искусство живописного портрета. Со временем эти связи меняются, поэтому красавицы одной эпохи часто вызывают у другой недоумение.
... Ее голос — низкий, глубокий, согретый солнцем, с чуть заметным акцентом, — монотонный шведский напев ушедшего поколения. Услышь вы ее хоть раз, вы узнали бы завораживающую силу этого голоса.
В эту минуту мне стало ясно, почему люди пишут гадости на стенах чистеньких домиков, царапают гвоздями краску на новых автомобилях, колотят воспитанных детей. Желание уничтожить то, что никогда не сможешь иметь, только естественно.
Cлайд с цитатой