Шин Чоумей

— Ты говорил, что звезды «угнетают». Думаю, это из-за одиночества. Но это было в 1902: что же сейчас?

— Я вполне нормально отношусь к звёздам. Порой даже наблюдаю за ними на пару с Альфредом (этот идиот любит подобное), просто... Дело не сколько в одиночестве, сколько в нас самих. По сути, мы ведь сами как звёзды: нас так много, мы так близко друг к другу и вроде бы похожи, но... Стоит только приглядеться поближе, как понимаешь: мы всё же разные. Нас не много, мы не вечны, мы так далеко друг от друга... и мы одни.

0.00

Другие цитаты по теме

Одиночество подобно запаху ядовитого растения: оно приятно, но одурманивает и со временем становится губительным для самых крепких людей.

На миру, на юру

Неприютно мне и одиноко.

Мне б забиться в нору,

Затаиться далеко-далеко.

Чтоб никто, никогда,

Ни за что, никуда, ниоткуда.

Лишь корма и вода.

И созвездий полночное чудо.

Только плеск за бортом —

Равнозвучное напоминанье

Все о том да о том,

Что забрезжило в юности ранней,

А потом за бортом

Потерялось в ненастном тумане.

Люблю смотреть сквозь деревья на звезды, особенно в те минуты, когда так не хватает моря. И тебя мне тоже не хватает. Одиночество, как никотин, прекрасно, пока не впитается в кровь. Затем начинает бесить. И ничего не пишется. И кажется, что уже не напишется. Но это, конечно, будет. Когда-то. Потом.

Принцесса, дражайшая Мари, дитя мое, если сегодня я отважился вам написать, как в свое время отважился вас полюбить, то от того лишь, что прежде, чем похоронить себя в тиши Мокомбо, я должен сослужить вам последнюю службу. Я боюсь за вас, мадам. Мне выпало счастье столько долгих часов наблюдать за вами, так кто лучше меня знает вас? Кто лучше меня знает, как вы невинны? Никогда не предлагали свое общество, всегда держались в тени, ожидая, когда к вам обратятся. Вас терзали скандалы, излилы, принуждения. Вы брели по жизни в одиночестве, как паломник во мраке. Не обманитесь в своей звезде, Мари. Я знаю, где она — на длину ладони выше созвездия Дельфина, за которым мы вместе наблюдали. Я дал ей ваше имя. И у меня есть причина верить, что она ваша. Когда я рассказываю ей о своих горестях, она гаснет.

Нет одиночеству предела...

Оно как дождь: на небе нет пробела,

в нём даль морей вечерних онемела,

безбрежно обступая города, -

и хлынет вниз усталая вода.

И дождь всю ночь. В рассветном запустенье,

когда продрогшим мостовым тоскливо,

неутолённых тел переплетенье

расторгнется тревожно и брезгливо,

и двое делят скорбно, сиротливо

одну постель и ненависть навеки, -

тогда оно уже не дождь, — разливы... реки...

После небольшой борьбы с будильником, я опять отправилась спать, и, засыпая, вспомнила, что отрубилась, не смыв макияж. И да, этой ночью я напилась в одиночестве.

— На жену мою похож.

— Не понял.

— Я сказал, ты мне напоминаешь...

— Я говорю — я не понял, к чему помада и проникновенный взгляд.

— Она много страдала. Но юмор помогал ей справляться с болью. Я вот этому так и не научился. Я её не спас, а ведь должен был убивать таких, как он. Пару раз мне почти удалось. Он этому не обрадовался. Хотел меня наказать и точно знал, как это сделать. Он явился в мой дом и вырвал само сердце этого дома. Тебе это знакомо.

Разбивается солнца скорлупка,

вытекает рассвета желток,

закурила меня словно трубку

моя жизнь и пустила в поток.

Дым клубился над светом осенним,

заплывал наш рассвет синяком.

Я молчу, будто пьяный Есенин

вдруг забрёл в свой покинутый дом.

— Да, — горец присмотрелся к рунам, грубо нацарапанным на вкопанной в землю колоде. — Здесь написано: «Морфан, магор, похоронил здесь свою жену Радис и троих детей. По десять орков — за каждого!» Как звали твою тетку, Руско?

Гили сел на землю и глухо завыл. Не потому что так сильно любил свою тетку — он не узнал бы в лицо ни ее, ни мужа, если бы встретил. Гили плакал потому что рухнула его мечта об ужине и ночлеге. И еще потому что теперь он остался совсем-совсем один на всей земле.