Мое одиночество — наполненный бассейн слез.
Одиночество подобно запаху ядовитого растения: оно приятно, но одурманивает и со временем становится губительным для самых крепких людей.
Мое одиночество — наполненный бассейн слез.
Одиночество подобно запаху ядовитого растения: оно приятно, но одурманивает и со временем становится губительным для самых крепких людей.
— Ты говорил, что звезды «угнетают». Думаю, это из-за одиночества. Но это было в 1902: что же сейчас?
— Я вполне нормально отношусь к звёздам. Порой даже наблюдаю за ними на пару с Альфредом (этот идиот любит подобное), просто... Дело не сколько в одиночестве, сколько в нас самих. По сути, мы ведь сами как звёзды: нас так много, мы так близко друг к другу и вроде бы похожи, но... Стоит только приглядеться поближе, как понимаешь: мы всё же разные. Нас не много, мы не вечны, мы так далеко друг от друга... и мы одни.
Нет одиночеству предела...
Оно как дождь: на небе нет пробела,
в нём даль морей вечерних онемела,
безбрежно обступая города, -
и хлынет вниз усталая вода.
И дождь всю ночь. В рассветном запустенье,
когда продрогшим мостовым тоскливо,
неутолённых тел переплетенье
расторгнется тревожно и брезгливо,
и двое делят скорбно, сиротливо
одну постель и ненависть навеки, -
тогда оно уже не дождь, — разливы... реки...
— Да, — горец присмотрелся к рунам, грубо нацарапанным на вкопанной в землю колоде. — Здесь написано: «Морфан, магор, похоронил здесь свою жену Радис и троих детей. По десять орков — за каждого!» Как звали твою тетку, Руско?
Гили сел на землю и глухо завыл. Не потому что так сильно любил свою тетку — он не узнал бы в лицо ни ее, ни мужа, если бы встретил. Гили плакал потому что рухнула его мечта об ужине и ночлеге. И еще потому что теперь он остался совсем-совсем один на всей земле.
После небольшой борьбы с будильником, я опять отправилась спать, и, засыпая, вспомнила, что отрубилась, не смыв макияж. И да, этой ночью я напилась в одиночестве.
Восточный ветер. Фонарь и дождь. И прямо в сердце нож. Улица — дрожь натянутого провода, дрожь огромного овода. Со всех сторон, куда ни пойдешь, прямо в сердце — нож.
Разбивается солнца скорлупка,
вытекает рассвета желток,
закурила меня словно трубку
моя жизнь и пустила в поток.
Дым клубился над светом осенним,
заплывал наш рассвет синяком.
Я молчу, будто пьяный Есенин
вдруг забрёл в свой покинутый дом.