Дождь, будучи непрерывным – вроде самопознанья.
В свою очередь, поезд, которого ты не ждешь
на перроне в плаще, приходит без опозданья.
Впрочем, дело, должно быть, в трусости.
В страхе. В технической акта трудности.
Это — влиянье грядущей трупности:
всякий распад начинается с воли,
минимум коей — основа статистики.
Так человека встречного лови
и всё тверди в искусственном порыве:
от нынешней до будущей любви
живи добрей, страдай неприхотливей.
То, что мы называем хаосом — это всего лишь закономерности, которые мы не сумели распознать. То, что мы называем случайностями — это всего лишь закономерности, которые мы не в состоянии расшифровать. То, что мы не можем понять, мы называем бредом. То, что мы не можем прочесть, мы называем тарабарщиной.
Человек должен быть к себе требователен, — я считаю. Более-менее, если он может, конечно. И не прятаться там «за» или «в» концепцию или философию. Человек — не сумма того, во что он верит или на что он уповает. Не сумма своих убеждений. Человек — сумма своих поступков…
Какая-то роковая закономерность заключается в том, что мне всегда нужно на сборы ровно на десять минут больше, чем то время, которым я располагаю.
Мужчина может оправдаться перед самим собой с помощью общих понятий. У женщин же нет подобного размаха воображения. Женщина видит несчастье. Сломанную жизнь. Мучения. И вот — она попросту плачет.
Изучать философию следует, в лучшем случае, после пятидесяти. Выстраивать модель общества — и подавно. Сначала следует научиться готовить суп, жарить — пусть не ловить — рыбу, делать приличный кофе. В противном случае, нравственные законы пахнут отцовским ремнем или же переводом с немецкого.
... Видимо, земля
воистину кругла, раз ты приходишь
туда, где нету ничего, помимо
воспоминаний.
Пора. Я готов начать.
Неважно, с чего. Открыть
рот. Я могу молчать.
Но лучше мне говорить.
О чем? О днях. о ночах.
Или же — ничего.
Или же о вещах.
О вещах, а не о
людях. Они умрут.
Все. Я тоже умру.
Это бесплодный труд.
Как писать на ветру.
Cлайд с цитатой