Мир был ещё таким новым, что многие вещи не имели названия, и на них приходилось показывать пальцем.
Он верил, что день его смерти предопределен, и вера облекала его чудесной броней, бессмертием до назначенного срока.
Мир был ещё таким новым, что многие вещи не имели названия, и на них приходилось показывать пальцем.
Он верил, что день его смерти предопределен, и вера облекала его чудесной броней, бессмертием до назначенного срока.
В его мыслях о близких не было сентиментальности — он сурово подводил итоги своей жизни, начиная понимать, как сильно любил в действительности тех людей, которых больше всего ненавидел.
Они поняли, что главная, неодолимая страсть человека одерживает верх над смертью, и снова почувствовали себя счастливыми, уверившись, что они будут продолжать любить друг друга и тогда, когда станут призраками.
Дождь лил четыре года одиннадцать месяцев и два дня. Воздух был настолько пропитан влагой, что рыбы могли бы проникнуть в дом через открытую дверь, проплыть по комнатам и выплыть из окон.
... он не попался ни в одну из всех этих коварных ловушек, расставленных для него тоской.
Когда все уже было сказано, полковник Геринельдо Маркес обвел взглядом пустынные улицы, увидел капли воды, повисшие на ветках миндальных деревьев, и почувствовал, что погибает от одиночества.
В этом даже птицами брошенном Макондо, в котором от постоянной жары и пыли было трудно дышать, Аурелиано и Амаранта Урсула, заточенные одиночеством и любовью и одиночеством любви в доме, где шум, подымаемый термитами, не давал сомкнуть глаз, были единственными счастливыми человеческими существами и самыми счастливыми существами на земле.
... у любви в минуты пресыщения гораздо больше неиспользованных возможностей, чем у желания.