Я могу сказать тебе только общеизвестные вещи... Когда у кого-то умирает отец, он обязательно плачет...
В два-три голоса
Мне говорили:
«Перед смертью
Он тихо всхлипнул... Чуть-чуть».
Слезы сжали горло.
Я могу сказать тебе только общеизвестные вещи... Когда у кого-то умирает отец, он обязательно плачет...
В два-три голоса
Мне говорили:
«Перед смертью
Он тихо всхлипнул... Чуть-чуть».
Слезы сжали горло.
Фонарный столб, приветствую тебя.
Для позднего прохожего ты кстати.
Я обопрусь плечом. Скажи, с какой
Поры
Пути нам освещают слёзы?
Мне только девятнадцать, а уже
Я точно знаю, где и как погибну -
Сначала все покинут, а потом
Продам все книги. Дальше будет холод,
Который я не вынесу.
Старик,
В твоих железных веках блещут слёзы
Стеклянные. Так освети мне путь
До дома -
пусть он вовсе не тернистый -
Я пьян сегодня.
Почему нельзя убивать людей? Потому что есть те, кто будет плакать о них. Это и есть ответ. Это относится не только к людям. Нельзя убивать живых существ. Потому что всегда есть те, кто будет грустить. Тебе ведь грустно, когда кто-то умирает? Даже если это незнакомый человек? Даже если это не человек? Даже если ты не знаешь, где и когда он умер? Когда кто-то кого-то убивает. Тебе хочется плакать? Никто не умирает неоплаканным. Кто-то обязательно будет грустить — неважно, знакомый или незнакомый. Поэтому никто не должен никого убивать.
О, сколько слез, горячих и горючих!
Земля моя, скажи мне, что с тобой?
Ты часто горе видела людское,
Ты миллионы лет цвела для нас,
Но испытала ль ты хотя бы раз
Такой позор и варварство такое?
Марина Викторовна плакала беззвучно. Она даже не шевелилась. Из ее затуманенных глаз просто вытекали слезы. Потом и слез не осталось, а она все стояла с конвертом в руках, будто лишь сейчас окончательно признала, что Виктора Каюмовича больше нет. Ей бы только обнять отца на прощание, прикоснуться щекой к его щеке, опять услышать сладкий аромат его одеколона.
«Да, да, да...» — извиваясь в излуке,
нам шептала вода.
«Да, да, да...» — там не будет разлуки,
где любовь навсегда.
«Да, да, да...» Рвать живое на части -
нету боли больней.
Уходило в песок мое счастье
вместе с жизнью твоей.
«Да, да, да...» Разбивается оземь
дождевая вода.
Ты ведь слышишь, о чём эта осень
плачет, милая? Да?
Нет, этого я не забуду дня,
Я не забуду никогда, вовеки!
Я видел: плакали, как дети, реки,
И в ярости рыдала мать-земля.
Своими видел я глазами,
Как солнце скорбное, омытое слезами,
Сквозь тучу вышло на поля,
В последний раз детей поцеловало,
В последний раз…
Кровь стучала у меня в висках, потому что мне очень живо представилось, как это было. Финн вдруг затих — и его просто не стало. Тоби остался один, такой растерянный и беспомощный в своем безысходном отчаянии. Я закусила губу, потому что почувствовала, как напряглись уголки рта, — это означало, что я сейчас разревусь.
Он плачет и, как лист, сдержать не может дрожи.
Дитя, что ей всего дороже,
Нагнувшись, подняла двумя руками мать,
Прижала к сердцу, против дула прямо…
— Я, мама, жить хочу. Не надо, мама!