Анатолий Приставкин

«Да, да, да...» — извиваясь в излуке,

нам шептала вода.

«Да, да, да...» — там не будет разлуки,

где любовь навсегда.

«Да, да, да...» Рвать живое на части -

нету боли больней.

Уходило в песок мое счастье

вместе с жизнью твоей.

«Да, да, да...» Разбивается оземь

дождевая вода.

Ты ведь слышишь, о чём эта осень

плачет, милая? Да?

Никогда и никому он не открыл бы тайну заначки. Это всё равно, что себя отдать. Но Алхузур теперь был Сашкой...

Нам было страшно не оттого, что мы могли погибнуть. Так бывает жутко загнанному зверьку, которого настигло неведомое механическое чудовище, не выпуская из коридора света! Мы как маленькие зверята, шкурой чувствовали, что загнаны в эту ночь, в эту кукурузу, в эти взрывы и пожары...

Слушай, чечен, ослеп ты, что ли? Разве ты не видишь, что мы с Сашкой против тебя не воюем! Нас привезли сюда жить, так мы и живем, а потом мы бы уехали все равно. А теперь видишь, как выходит... Ты нас с Сашкой убил, а солдаты пришли, тебя убьют... А ты солдат станешь убивать, и все: и они, и ты — погибнете. А разве не лучше было бы, чтобы ты жил и они жили, и мы с Сашкой тоже чтоб жили? Разве нельзя сделать, чтобы никто никому не мешал, а все люди были живые, вон как мы, собранные в колонии, рядышком живем?

... и только поезд стучал колёсами, что-то подтверждая: «Да, да, да, да, да, да...»

«Я думаю, что все люди — братья», — скажет Сашка, и они поплывут далеко-далеко, туда, где горы сходят в море и люди никогда не слышали о войне, где брат убивает брата.

Этого стерпеть он не смог. Заорал, завыл, закричал и, уже ни о чём не помня, как на самого ненавистного врага, бросился на эту ворону...

Зачым плакыт! Нэ надо... Мы будыт ехыт, ехыт, и мы приедыт, да?

Может быть, от ужасной догадки, что не ждёт нас на новом месте никакое счастье... Мы просто хотели жить...