Мы подавали королю прошенья
С перечисленьем наших недовольств,
Но нам не отвечали на запросы.
Разбором жалоб занимались те,
Кого мы в этих списках обвиняли.
Мы подавали королю прошенья
С перечисленьем наших недовольств,
Но нам не отвечали на запросы.
Разбором жалоб занимались те,
Кого мы в этих списках обвиняли.
Он брался преобразовать законы,
Стеснительные для простых людей,
Он говорил про злоупотребленья
И плакал над невзгодами страны.
Игрою и притворством он добился,
Чего хотел. Он покорил сердца.
Тогда, уверившись в любви народа,
Он стал без страха отступать от клятв.
Нет, распри надоели королю,
Он понял: расправляясь смертной казнью
С одним врагом, он наживает двух
В его потомках. Больше по доносам
Людей не будет в списки он вносить.
Он знает, разномыслия не вывесть
И всех нельзя всю жизнь подозревать.
Явленья перепутались корнями.
Захочешь вырвать недруга — и с ним
Рванешь из почвы и погубишь друга.
Смиренье — лишь лестница для юных честолюбий:
Наверх взбираясь, смотрят на нее,
Когда ж на верхнюю ступеньку встанут,
То к лестнице спиною обратятся
И смотрят в облака, презрев ступеньки,
Что вверх их возвели.
Так почему же Цезарь стал тираном?
Несчастный! Разве мог бы стать он волком,
Когда б не знал, что римляне — бараны.
Как камни, как немые истуканы
Глазели друг на друга, побледнев.
Я стал их упрекать, спросил у мэра,
Что значит их упрямое молчанье;
Он мне: народ к речам, мол, не привык,
Приучен, мол, глашатая он слушать.
Я всем вам знаю цену, но пока
Потворщик первый вашим безобразьям.
Мне в этом солнце подает пример.
Оно дает себя туманить тучам,
Чтоб после тем сильнее ослепить
Своим внезапным выходом из мрака.
Шлет подарки тароватый царь
Не в то жилье, что скудно и убого,
Но в изобилье пышного чертога.