Нет ничего страшнее, чем смесь параноидальных мыслей, глупой надежды и горькой, отчасти ироничной правды.
Мы соблюдаем правила — и чувствуем себя правильными. Выбросил огрызок в урну? Какой молодец, бережет природу! Нам и в голову не приходит, что, когда мы, погрузившись в темные мысли, раздражение, недовольство, ступаем по теплому песку или холодному асфальту, мы впечатываем след собственной тьмы в окружающее пространство, отравляя тот самый мир, который питает нас и дает нам силы.
— Циско, понял что меня тут держит? Мне надо вернуться.
— Что? Уходишь? Сейчас?
— Он... Он... Он не поможет мне. Он сломлен. И если Кейтлин работает на Савитара, я должен вернуться, пока мы не лишились её навсегда.
— А что насчет остальных? Ты не хочешь помочь им?
— Я не могу помочь им.
— Стоило догадаться. Что бы я ни делал — ты бросишь всех, кто близок тебе.
— Циско, не в этом дело. Просто я не могу остаться. Но ты этого хочешь. Собрать команду. Не Зеркальный Мастер или Волчок сделали что-то со мной. Это был ты.
— Да.
— Что ты сделал?
— Ты ведь создаешь во время бега резонансное поле. Это — его нарушает. Может сил у меня нет, но в технике я разбираюсь.
— А зачем ты меня держал?
— Я скучаю по другу.
— Циско...
— Я не стану тебя останавливать. Не знаю, почему я думал, что ты будешь тем Барри, которого я помнил. В нём ещё горел огонь.
Когда лучится счастье на ладони,
ты не считай его рабом своим, -
сожмёшь его в руке — прощайся с ним:
рука, разжавшись, пепла горсть уронит...
Вокруг безжалостная глухота.
Не рвись ни вслед любви, ни вслед надежде...
Мы тщетно ловим ветер: всё — тщета.
Я скучаю по глупым надеждам и тихим дням,
когда счастье казалось возможным и логичным.
По смущённым, смешно отстранённым нам,
не меняющим журавлей на пустых синичек.
Я скучаю, солнце. По Правде. По тишине –
не такой, в которой висит напряженно ревность,
а по той, спокойной и светлой, в тебе и мне,
в тишине, из которой неслышно родится вечность.
Я смотрел на гладкий лоб, на пухлые нежные губы и думал: вот лицо музыканта, вот маленький Моцарт, он весь — обещание! Он совсем как маленький принц из сказки, ему бы расти, согретому неусыпной разумной заботой, и он бы оправдал самые смелые надежды!
Когда в саду, после долгих поисков, выведут наконец новую розу, все садовники приходят в волнение. Розу отделяют от других, о ней неусыпно заботятся, холят её и лелеют. Но люди растут без садовника. Маленький Моцарт, как и все, попадёт под тот же чудовищный пресс. И станет наслаждаться гнусной музыкой низкопробных кабаков. Моцарт обречен.
Я чувствую себя мятежной раковой клеткой в отлаженном и однообразном кровотоке метрополитена, но слиться воедино с людьми у меня уже не получается, да и не хочется. Не бойтесь, я проедусь и выйду, размножаться в опухоль не буду.
Несколько встреч, пара ранок и ожидание…
«Если скучаешь – пустое шли сообщение».
Господи, как объяснить себе, что дыхание
Больше не льется в руки, подобно пению?
Больше не снимет трубку, не посоветует
Спать поскорее лечь, ведь он так волнуется...
Господи, я не знаю, кому мне следует
Плакать в жилет посредине распятой улицы,
Где собирать крупицы последних весточек?
Стало прохладно, руки как будто синие…
Я состою из жалких горящих клеточек,
Что растворяются в звуках родного имени.
Надо ли маме названивать в этих случаях?
Что люди делают с горечью и отчаяньем?
Господи, ты отбираешь у нас все лучшее,
Только скажи, наливаешь хотя бы чаю им?
Ставишь свои оценки за жизнь короткую?
Гладишь по кудрям? Плачут они? Ругаются?
…Я отправляю уже sms-ку сотую...
Только на небе вряд ли они читаются…
В пустынном и промёрзшем парке
Два призрака прошлое пытались воскресить:
— Ты помнишь нашу былую страсть?
— Зачем вспоминать?
— Сердце бьётся ли сильнее при звуке имени моего?
Всегда ли ты видишь мой образ в мечтах?
— Нет.
— Прекрасные дни невыразимого счастья, когда мы в поцелуе сливались?
— Возможно.
— Когда небо было синим-синим и надежда в сердце жила?
— Надежда, надежда исчезла, растаяла в бездонном небе.
На войне правдой жертвуют в первую очередь. Но кто определяет, что есть правда? Правда зависит от точки зрения.
Cлайд с цитатой