(...) почти всякий человек жаждет быть свидетелем чуда.
И хрен кто согласится быть его непосредственным участником.
(...) почти всякий человек жаждет быть свидетелем чуда.
И хрен кто согласится быть его непосредственным участником.
Первый сладостный миг ослепительной ярости чудо как хорош. Зубы чешутся, как у щенка. Самоконтроль — разновидность вранья, как ни крути.
Ладно, договорились. Запомним. Именно так и выглядят добряки: шестиметровые, с рогами и бубном. Предположим. О’кей.
Глупо полагать себя в безопасности, когда вокруг ничего не грохочет, не каплет и не колется; еще глупее полагать себя в какой-то особенной, из ряда вон выходящей опасности, когда грохочет и колется. Мне рассказывали о человеке, который умер, подавившись собственной слюной — чего ж еще?
«Чудес не бывает» — это значит, что человек беспомощен перед непреодолимыми обстоятельствами, и всё.
Я люблю одержимых, Макс: как бы примитивны они ни были, для них всегда открыт доступ к чудесам.
С тех пор мне всегда казалось, что нужно держать себя в руках. Как бы ни обстояли дела, клеить на морду умопомрачительный смайл: дескать, все путём. Потому что — кому какое дело? Ну и вообще, некошерно это — распускаться.
Дети не такие дураки, чтобы верить, будто все всегда повторяется. Это как раз типичная взрослая дурость.
Давайте договоримся, что я — маленькое чепуховое чудо, которое с вами почему-то случилось, солнечный зайчик в темной комнате, пятнышко света, суматошное мелькание которого вызывает улыбку и свидетельствует о том, что где-то есть настоящее солнце... Кто станет тосковать по дурацкому блику, увидев настоящее солнце?
Чудеса — не кошелёк, чтобы все время оставаться у тебя за пазухой. Они приходят и уходят, заставляя нас выть от тоски по несбывшемуся, а потом снова возвращаются, когда мы их не ждём.