Может скажет кто, мол, климат здесь не тот,
А мне нужна твоя сырость.
Здесь я стал мудрей, и c городом дождей
Мы мазаны одним миром.
Хочу я жить, среди каналов и мостов,
И выходить с тобой, Нева, из берегов.
Хочу летать, я белой чайкой по утрам,
И не дышать над Вашим чудом, Монферран.
Хочу хранить, историю страны своей,
Хочу открыть, Михайлов замок для людей.
Хочу придать, домам знакомый с детства вид,
Мечтаю снять леса со Спаса на Крови.
Но, снимая фрак,
Детище Петра гордость не швырнёт в море.
День гудком зовёт Кировский завод,
Он дворцам своим корень.
Хочу воспеть, я город свой мастеровой,
Хочу успеть, покуда в силе и живой,
Хочу смотреть с разбитых Пулковских высот,
Как ты живёшь, как ты живешь, врагом не сломленный народ.
Но коль выпало мне питерцем быть,
Никогда Москва не станет родной,
Но я знать хочу её и любить,
Так покажите, москвичи, город свой.
Петербург я начинаю помнить очень рано – в девяностых годах… Это Петербург дотрамвайный, лошадиный, коночный, грохочущий и скрежещущий, лодочный, завешанный с ног до головы вывесками, которые безжалостно скрывали архитектуру домов. Воспринимался он особенно свежо и остро после тихого и благоуханного Царского Села.
Как получилось, что люди порой
Так неуёмно довольны собой,
Что забывают о горестях других.
Много их есть — живых,
Но почему-то слепых и глухих,
Друг другу чужих.
Санкт-Петербург — капризный город. Словно ветреная, избалованная красавица, которая сначала дарит улыбки, а потом ускользает, скрывшись в пестрой толпе. Сегодня она мила и игрива, а уже завтра на что-то обижена. Не угадаешь, не поймешь и не застрахуешься от неожиданных перемен настроения. Такие же чудеса творятся с погодой в Санкт-Петербурге. Только что светило солнце, миг — и резко потемнело, наползли низкие тучи с Невы, и начался дождь. Мелкий, моросливый, по такому не поймешь, то ли он закончится с минуты на минуту, то ли будет надоедать сутки.
Заболело сердце у меня среди поля чистого,
Расседлаю своего коня буйного, да быстрого.
Золотую гриву расчешу ласковыми гребнями,
Воздухом одним с тобой дышу, друг ты мой серебряный.
Облака над речкою плывут, помню в день гороховый,
Из-под кобылицы взял тебя жеребенком крохотным.
Норовил за палец укусить. Все козлил, да взбрыкивал.
Понял я тогда — друзьями быть нам с тобою выпало.
И с тех пор стало тесно мне в доме моем,
И в веселую ночь и задумчивым днем.
И с тех пор стали мне так нужны облака.
Стали зорче глаза, стала тверже рука.
Посмотрите, посмотрите,
Вот задумался о чем-то
Незнакомец в альмавиве,
Опершись на парапет...
С Петропавловской твердыни
Бьют петровские куранты,
Вызывая из могилы
Беспокойных мертвецов!
И тотчас же возле арки,
Там, где Зимняя Канавка,
Белый призрак Белой Дамы
Белым облаком сошел. . .
Зазвенели где-то шпоры,
И по мертвому граниту
К мертвой даме на свиданье
Мчится мертвый офицер! . .
— «Герман?! «-»Лиза?..» И, тотчас же,
Оторвавшись от гранита,
Незнакомец в альмавиве
Гордый профиль повернул.
— Александр Сергеич, вы ли,
Вы ли это?... Тот, чье Имя
Я в своих стихах не смею
До конца произнести?!
Белой, мертвой странной ночью,
Наклонившись над Невою,
Вспоминает о минувшем
Странный город Петербург...
Cлайд с цитатой