Для тебя открыт весь мир, но ты зашел в тупик.
Мурлыга! Прости меня, но дальше было бы хуже. Я тяжело больна, это уже не я. Люблю тебя безумно. Пойми, что я больше не могла жить. Передай папе и Але — если увидишь — что любила их до последней минуты и объясни, что попала в тупик.
— ... Церковь нуждается в таких людях, как ты.
— Вы совершенно не знаете, что я за человек.
— Знаю. Я вижу! Ты из тех, которые живут ради веры.
— Я не живу ради веры, я за неё умру.
— Вот, золотые слова. Но так сразу умирать не обязательно. Есть много путей, чтобы служить Богу.
— Ну вы же знаете, что это не так. Вы хорошо устроились, да? Вы знаете, что другие религии над нами насмехаются из-за этого? Что в других религиях есть воины веры, самоубийцы, мученики, которые отдают жизнь за свою веру. Ничего подобного на сегодня не делает ни один христианин. А всё потому, что вы не читаете Библию. Вы слепили себе такого удобного Бога, который всё прощает и успокоились. А Господь говорит: «Не думайте, что Я пришёл принести на землю мир; не мир пришёл Я принести, но меч, ибо Я пришёл разделить человека с отцом его, и дочь с матерью её, и невестку со свекровью её. И враги человеку — домашние его». И ещё! «Врагов же моих тех, которые не хотели, чтобы Я царствовал над ними, приведите сюда и избейте предо мною». Так что речь не идёт вовсе о том, чтобы жить за веру. У Господа на нас другой план, когда он говорит: «Огонь пришёл Я низвести на землю, и как желал бы, чтобы он уже возгорелся!»
— Ну вот в этом ты совершенно прав, Веня! И вот именно поэтому ты тот человек, который нам нужен.
— Для чего?
— Для чего? Ну... я хотел бы, чтобы ты для начала прочитал вот эту вот брошюрку.
— Мне не нужны брошюрки, у меня есть Библия и она меч, который проходит сквозь людей. Некоторые выстаивают, другие падают.
— Вот! Вот, приходи, поговорим, послушаешь проповедь...
— Проповедь!?
— Да.
— Ну если уж проповедовать, то в Чечне или Афганистане.
— Веня... Веня, ну тебя же убьют в первый день.
— А вот это неважно. «Тот, кто отдаст душу свою ради меня, тот сбережёт её».
— Ну и ко скольким душам ты так достучался? К двум? К трём? А нас тысячи. Понимаешь? Миллионы.
— А это не счёт и души не валюта. На небесах более радости будет об одном грешнике, кающемся, нежели о девяносто девяти праведниках, не имеющих нужды в покаянии.
Другие люди понимают, зачем они родились, но я... Видимо, я появился на свет для того, чтобы страдать и причинять другим страдания. Наверное, это не самый хороший повод. Хотелось бы мне уметь делать что-то другое. Но здесь, на этой земле... Мне кажется, что я в тупике.
Рагнара всегда любили больше меня. Мой отец. И моя мать. А после и Лагерта. Почему было мне не захотеть предать его? Почему было мне не захотеть крикнуть ему: «Посмотри, я тоже живой!» Быть живым — ничто. Неважно, что я делаю. Рагнар — мой отец, и моя мать, он Лагерта, он Сигги. Он — всё, что я не могу сделать, всё, чем я не могу стать. Я люблю его. Он мой брат. Он вернул мне меня. Но я так зол! Почему я так зол?
Брак их был не лучше и не хуже других; никакого несчастья не обрушивалось, но оно было постоянное. Что такое несчастье, — пустяки! Всякому несчастью приходит конец, оно продолжается изо дня в день, из году в год, — но конец есть. Ангел может рассердиться, – конечно. Но ангел, который не сердится, а только вечно недоволен, ходит всегда с угрюмым лицом и ядовитой усмешкой?.. Счастье, – что это такое? Легко убедиться в том, что оно не самое важное. Хольмсеновский брак в последнее время стал сносен, произошло изменение к лучшему; всё пошло, как следует. Взаимное уважение всегда существовало, теперь присоединилась и доля сердечности, по временам мелькала откровенная улыбка. Поручик начинал надеяться на улучшение для них обоих; в старости могла начаться новая жизнь; в последние недели своего пребывания дома фру Адельгейд проявляла открыто приязнь к нему, как будто она уже не чувствовала прежнего отвращения… да, под старость.
Я охотно повторяла парадоксы, вроде фразы Оскара Уайльда: «Грех — это единственный яркий мазок, сохранившийся на полотне современной жизни». Я уверовала в эти слова, думаю, куда более безоговорочно, чем если бы применяла их на практике. Я считала, что моя жизнь должна строиться на этом девизе, вдохновляться им, рождаться из него как некий штамп наизнанку. Я не хотела принимать в расчет пустоты существования, его переменчивость, повседневные добрые чувства. В идеале я рисовала себе жизнь как сплошную цепь низостей и подлостей.
Город сошел с ума, люди куда-то спешат,
Медленно затвердевает моя душа.
Кухню наполнил дым тлеющих сигарет,
Еле слышны отголоски вчерашних побед.
Мне бы сейчас полетать над облаками,
В параллельный мир окунуться с головой,
Мне бы сейчас полетать, взмахнуть руками,
Но падать больнее всего.
Cлайд с цитатой