Виктор Александрович Курочкин. На войне как на войне

Другие цитаты по теме

Настроение было отвратительное. Ничего не хотелось делать, и ничто не радовало, даже предстоящий марш, наступление, бои, к которым он так рвался.

— Над чем, лейтенант, задумался? — окликнул его наводчик.

— Да так. Ужасно все плохо, Миша, — пожаловался Саня.

— Не унывайте, лейтенант, еще будет и хуже.

Ему было так тяжело и тоскливо, что хоть ложись на дорогу и помирай.

И вот тут ему, казалось, улыбнулось счастье. Но увы! Оно только улыбнулось — не больше.

Даже этот серьезный человек, которого он очень уважал, смеется над ним.

Саня давно заметил, что Пашка стал теперь совсем другим. Он как-то вдруг на глазах свял и потускнел. Стал жаловаться, что устал, возмущаться, почему его до сих пор ни разу не ранило. Какой бы разговор ни завели, Пашка сворачивал на госпиталь, на кровать с чистыми простынями, под которыми можно спать сутками и не просыпаться.

— А почему вы, Малешкин, в село впереди машины бежали? — ехидно спросил полковник.

Саня не знал, что отвечать. Сказать правду — значит, с головой выдать Щербака.

Дей в ожидании ответа с любопытством разглядывал Малешкина.

Саня поднял на полковника глаза и виновато улыбнулся:

— Очень замерз, товарищ полковник, вот и побежал, чтоб согреться.

Поверил ли словам Малешкина Дей, трудно сказать. Только вряд ли. Он повернулся к Беззубцеву и скрипучим, железным голосом приказал:

— Комбат, доложите в свой штаб, чтобы Малешкина представили к Герою, а экипаж — к орденам. — И, уловив в глазах комбата удивление, еще жестче проскрипел: — Да, именно к Герою. Если б не Малешкин, бог знает, чем бы все это кончилось.

— Вообще водка — гадость, а пить ее с подчиненными — вдвойне гадость.

— Если хочешь быть настоящим офицером, прекрати. С сегодняшнего дня прекрати.

В одно мгновение пронеслась перед глазами вся его жизнь. И только сейчас он увидел, насколько она у него была короткой и серенькой. И так ему стало обидно за свою жизнь и так ему стало жаль себя, что горло сдавили спазмы и тяжелые, крупные слезы покатились по грязному, заросшему лицу.

Дик высунулся из окошка, но никого не увидел; судя по мелодии, это было религиозное песнопение, и ему, в его душевной опустошённости и усталости, захотелось, чтобы поющие помолились и за него — но о чём, он не знал, разве только о том, чтобы не затопила его с каждым днём нарастающая тоска.