Франческа пинала стулья и швыряла о стену тарелки, только когда была одна. Для жениха она отбирала слова, как отбирают фрукты на праздничный стол.
Когда ходишь по планете один, твоя привилегия – подслушивать разговоры.
Франческа пинала стулья и швыряла о стену тарелки, только когда была одна. Для жениха она отбирала слова, как отбирают фрукты на праздничный стол.
Свой уголок, пусть и маленький, спасёт, если в доме нет лада. Ладуш знал, что я могу уйти под свою крышу, потому всегда первым прекращал наши ссоры.
– Когда-нибудь видели водоворот?
– Видела много. Между островов, в проливах…
– Я имел в виду гигантский. Такой, что крутишься в нём и сам того не замечаешь?
– Такие бывают и на море?
– Как я найду Ифиджению? – спросил я дядю Адрастуса, который подарил мне свой секрет на совершеннолетие.
– Узнаешь её, едва увидишь, – ответил он с такой улыбкой, словно катал во рту засахаренный абрикос. – Только поезжай непременно в конце октября. В ноябре уже поздно.
Ложусь на циновку, закрываю глаза, благодарю за дождь над рисовым полем, за крышу, за день, за то, как он был прожит, за мою жизнь. Спасибо.
Когда ходишь по планете один, твоя привилегия – подслушивать разговоры. Не нырять целиком, а задержать дыхание и на миг опустить голову в водоём чужой жизни, у кого это озеро, у кого – река, у кого – болото.
Стоит жениться на тех женщинах, которые про замужество не говорят ни слова — только с такими и наслаждаешься жизнью. Те же, которые твердят: «После свадьбы»,— охотники без ружья и гончих. Опаснее охотников. Это убийцы.
Знаешь, почему всё время ищешь? Изначально выбрал не ту. Выбирал не тем, что под рёбрами, а головой.
Но на путь домой у Вивиан не было денег. Она напросилась в помощницы к лекарю из Старого Света. Днём собирала, сушила, толкла в порошки травы. По вечерам, когда закрывалась аптека, шла в церковь, садилась на колени перед святой девой и умоляла сделать так, чтобы Марко О’Шейли, где бы он ни был, наелся плодов ядовитой атрофы или семян чилибухи.
В той церкви до последнего света трудился скульптор Лишбоа, превращал камни в лозы, завитки, силуэты. Не замечал ни прихожан, ни прихожанок, но рыжую Вивиан тяжело было не заметить.
— Когда Господь красил ваши волосы, разбрызгал на лицо краску, — крикнул он из-под потолка чужестранке.
Голос Лишбоа показался Вивиан таким мягким, что она уснула на нём, как на кровати. Посмотрела на мастера и улыбнулась впервые за три с половиной года. В тот миг Марко О’Шейли исчез из её мыслей, как исчезли в джунглях все, кто искал Пайтити.