— Я завидую тебе, Сидней. Ты талантливее, чем я. Во всём. Ты готовишь лучше, чем я... Ты одеваешься лучше, чем я.
— Скажи проще: я лучше, чем ты!
— Я завидую тебе, Сидней. Ты талантливее, чем я. Во всём. Ты готовишь лучше, чем я... Ты одеваешься лучше, чем я.
— Скажи проще: я лучше, чем ты!
— Я люблю тебя... по-своему.
— По-своему меня не устраивает, я хочу, чтобы ты любил меня по-моему!
— Ты ведь вряд ли согласился бы провести свой летний отпуск в Нью-Йорке, если бы я тебя туда пригласила.
— Нет, ну только если все остальные оттуда уедут.
— Как я понимаю, у тебя новый роман.
— Роман? У меня? В моём возрасте?! Боже сохрани, у меня любовник!
— Писатель, кажется...
— Нет, нет, журналист из «Вашингтон Пост». Ему 54, у него проблемы с сердцем, астма, склонность к алкоголизму, а ещё у него самая светлая голова в этой стране, после меня, конечно.
— У нас, конечно, был минимальный шанс на счастье... но что касается секса, мне кажется, он никогда не был камнем преткновения!
— Да-да. Но и чудом архитектуры его тоже не назовёшь!
— А знаешь, о чем мечтаю я? О внучке. С дочкой у меня, похоже, вышла полная задница.
— Да, пожалуй, никто кроме тебя не может так точно выразить свои сентиментальные чувства...
— Я впервые в жизни вижу, как ты нервничаешь.
— Ой, оставь, пожалуйста, я нервничала однажды в жизни в нашу первую брачную ночь... и то это было после секса.
— Я встречаюсь с очень трогательной девушкой...
— И за какое место она тебя трогает?
Жил-да-был на белом свете симпатичный парень целых двадцать лет
И твердил все годы эти, что любви на белом свете больше нет.
Но однажды он случайно вдруг глазастую девчонку увидал,
И назначил ей свиданье, и пришел, и с нетерпеньем ожидал.
А девчонка та проказница,
На свиданье не показывается!
Он и есть, и пить отказывается,
А любовь-то есть, оказывается!
Есть! Есть!