Если бы я вела дневник, я бы каждый день записывала одну фразу: «Какая смертная тоска». И все.
Толпа меня тянет туда, где не встретить тебя.
Если бы я вела дневник, я бы каждый день записывала одну фразу: «Какая смертная тоска». И все.
После очередного спектакля, уже в гримёрке, глядя на цветы, записки, письма, открытки, Раневская нередко замечала:
— Как много любви, а в аптеку сходить некому...
Все, кто меня любил, не нравились мне. А кого я любила — не любили меня. Кто бы знал мое одиночество...
Я видела, как воробушек явно говорил колкости другому, крохотному и немощному, и в результате ткнул его клювом в голову. Всё как у людей.
Несчастной я стала в шесть лет. Гувернантка повела меня в приезжий «зверинец». В маленькой комнате сидела худая лисица с человечьими глазами. Рядом на столе стояло корыто, в нем плавали два крошечных дельфина. Вошли пьяные, шумные оборванцы и стали тыкать в дельфиний глаз, из которого брызнула кровь. Сейчас мне 76 лет. Все 70 лет я этим мучаюсь.
Я видела, как воробушек явно говорил колкости другому, крохотному и немощному, и в результате ткнул его клювом в голову. Всё как у людей.
Знаешь, у меня складывается такое чувство, будто моя жизнь – это изощренный вид крематория.