I cannot hide how low I feel.
Снова грусть и тоска
Мою грудь облегли,
И печалью слегка
Веет вновь издали.
I cannot hide how low I feel.
— Как это лучше объяснить... Иногда на меня обрушивается такая тоска, такая беспомощность — будто разваливается вся конструкция мира: правила, устои, ориентиры — раз! — и перестают существовать. Рвутся узы земного притяжения, и мою одинокую фигуру уносит во мрак космического пространства. А я даже не знаю, куда лечу.
— Как потерявшийся спутник?
— Да, пожалуй.
Понять я не мог, а теперь понимаю -
И мне ни к чему никакой перевод, -
О чем, улетая, осенняя стая
Так горестно плачет,
Так грустно поет.
Мне раньше казалось: печаль беспричинна
У листьев, лежащих в пыли у дорог.
О ветке родной их печаль и кручина -
Теперь понимаю,
А раньше не мог.
Не знал я, не ведал, но понял с годами,
Уже с побелевшей совсем головой,
О чем от скалы оторвавшийся камень
Так стонет и плачет
Как будто живой.
Если вы сейчас расстроены и подавлены, в этом нет ничего особенного. Подавленность — знак того, что вы хотите от жизни большего, чем имеете сейчас. И это хорошо. Очень часто жизненные трудности подсказывают нам, какими мы должны быть на самом деле.
Когда приходит грусть,
на сердце плохо,
и в душе как-то не по себе становится,
кажется вот-вот жизнь остановится.
Не хочется ничего,
кроме как со всеми поссориться
и закрыться в комнате одному,
чтобы понять
для чего я на свете живу,
для чего общаюсь с теми,
кто меня может предать,
за спиной обо мне
что-нибудь не то сказать.
Не знаю, от чего такое состояние?
Порой мне кажется, что жизнь — это испытание,
В котором я,
В котором ты,
В котором все мы
принимаем участие жизненной игры.
Я мертвый человек. Я просыпаюсь утром, и мне нестерпимо хочется одного – спать. Я одеваюсь в черное: ношу траур по себе. Траур по человеку, которым не стал.
Моя обыденная скука
придет без стука.
Положит лапы свои на плечи,
раздаст картечи
Из едких мыслей, воспоминаний,
из фраз собраний.
Ехидно скалится, упиваeтся
демотивацией.
Штрихами приторно тривиально
портрет вербальный.
В стихах заезжанные рифмы
и титры, титры...
Пустые стены и занавески,
ложе принцессы.
Опустошенный дворец заброшен,
хоть был роскошен.
С петель снимали усердно двери,
к ним ключ утерян.
А мы, как в связке от тех ключей:
Ничья,
Ничей.
Если бы я вела дневник, я бы каждый день записывала одну фразу: «Какая смертная тоска». И все.
— Каково это, быть призраком?
— Не так уж и плохо. Постоянно чувствуешь пустоту и тоску, но я чувствовала тоже самое и при жизни.