красивые цитаты

Любовь побеждает все, кроме бедности и зубной боли.

Принцесса была такая деликатная и аристократическая кошечка, дымчато-серая с золотыми глазами и утончёнными манерами, и держалась с таким достоинством, что в свои периоды течки она могла служить иллюстрацией, объяснением и наконец обличением тех скандальных историй, что случаются иной раз в королевских фамилиях. После того как Томас Хадсон повидал Принцессу во время её течки – не в первый трагический раз, но когда она уже была взрослой, и красавицей, и на его глазах сменила всё своё достоинство и уравновешенность на самую безудержную распущенность, — он понял, что должен до смерти хоть раз изведать любовь какой-нибудь настоящей принцессы, столь же прелестной, как эта.

Не я пою,

а цветы в глазах,

не я смеюсь,

а вино на губах,

и плачу не я,

а любовь в бегах.

Со временем всё проходит. Всё. Но то, что остаётся. Что никогда не перестанет быть тайной — это жизнь. Да, жизнь.

Это удовольствие в лесу без троп;

Это восторг одинокого берега;

Это общество, где нет упрёков,

У глубокого синего берега, музыкой слышу его я рёв:

Я люблю человека не меньше, но природа дороже всего.

Не жить и сохраняться, а сгорать и исчезать, прекрасно пламенея, озаряя своим исчезновением золотое небо.

Женская улыбка — чудодейственный бальзам, от которого светлеют нахмуренные лица мужчин.

I remember tears streaming down your face

When I said I'll never let you go

When all those shadows almost killed your light

I remember you said,

«Don't leave me here alone»

But all that's dead and gone and past tonight.

Just close your eyes

The sun is going down

You'll be alright

No one can hurt you now

Come morning light

You and I'll be safe and sound.

Жить бы где-нибудь здесь.

На горке над Крещатиком, где-нибудь сбоку от Лютеранской улицы, смотреть на Город сверху, как смотрят птицы, недоумевать вместе с ними.

Бродить целыми днями, пинать круглые, гладкие каштаны, шевелить большепалые листья, ловить свет, как дождь, ртом и руками, слизывать с пальцев. Болтать с химерами и капителями колонн — они все болтливые, удержу нет, все химеры хихикают, все колонны пытаются корни пустить, даром что коринфский ордер, имперское чванство, он все равно заканчивается башенкой набекрень, как шляпкой на городской сумасшедшей.

Или осесть на Андреевском, бегать вверх-вниз по всем его лесенкам, по холмам и горкам, считать купола над городом, как ворон на деревьях: один полетел, два остались. Или схорониться в яблоневом саду за калиткой в Лавре. Залезть кошкой в медуницу, сунуть нос в пахучие травы, листву под бок подгрести и дремать, пока не настанут морозы, а там уж можно куда-нибудь под крыльцо или еще что придумать.

И растягивать, растягивать эту осень, этот золотой свет, этот золотой лист, этот каштановый град на всех улицах, тянуть ее, сколько возможно, как долгую-долгую ноту высоким соборным голосом, удержать осень за золотую косу, посадить над Днепром, как Лорелей, пусть сидит всем на гибель, косы чешет, ворошит листья, ворожит солнце. И жить бы где-нибудь здесь, у нее под боком, хоть химерой на доме, хоть камнем в звонкой брусчатке, хоть каштановым паданцем в листьях, только бы жить где-нибудь.

Когда твой друг в крови,

Будь рядом до конца.

Но другом не зови,

Ни труса, ни лжеца.

И мы горды, и враг наш горд.

Рука, забудь о лени.

Посмотрим, кто у чьих ботфорт

В конце концов согнёт свои колени.

Противник пал. Беднягу жаль...

Но наглецы несносны.

Недолго спрятать в ножны сталь,

Но гордый нрав, ей-ей, не спрячешь в ножны.