ревность

— ... Там в подъезде эти сумасшедшие поклонницы, дома жена ревнивая. Не надо!

— Ну ревнует-то, значит любит?

— Знаешь, как ещё говорят? Счастье когда тебя понимают.

Ревнующий мужчина не обаятелен, не остроумен. И чем сильней его ревность, тем скучней.

— Ревность страшное чувство. Контролировать его практически невозможно.

— Это точно. У меня была пара таких историй, не дай Бог никому. Себя изводишь по полной.

Мужчина ревнует всегда к прошлому, а женщина — к настоящему.

— Какой она была?

— Ты никогда не спрашивала о ней, ни разу. Почему?

— Поначалу, будучи одна, просто произнося её имя, я как будто снова вдыхала в неё жизнь. Я думала, что если не буду упоминать её, она просто исчезнет для тебя. Поняв, что этого не случится, я не спрашивала от злости. Я не хотела доставлять тебе удовольствия думать, что мне не всё равно. И в итоге мне стало ясно, что моя злость ничего не значит для тебя. Насколько я могу судить, тебе это нравилось.

— Так почему сейчас?

— Какой вред способен нанести нам призрак Лианны Старк, кроме того, который мы сами нанесли друг другу уже сотню раз подряд?

— Он реально на нее запал! Слишком уж убедительно он говорит.

— Так ведь и нужно убедительно.

— Он переигрывает! Не могу это слушать!

— Так тебя никто и не просит. Ты сама на него микрофон нацепила. Он ее просто обрабатывает.

— Еще немного и он ее уже совсем... «обработает»!

Я всегда презирала сцены ревности. Но, чуть повысив тон, изображая оскорбленную женщину и жестокую мачеху-наставницу, я заметила, что подобная тактика, вынесенная женщинами из тьмы времен, намного действеннее самых разумных речей.

Только после того, как Георгий стал импотентом, он вдруг осознал, что способен на ревность. Мысль, что жена станет ему изменять, терзала его сердце.

«Я убью её, – думал он. – Я не выдержу и убью её. Лучше пусть она изменяет под моим присмотром, а не в тайне от меня. Никакая женщина не сможет любить импотента. Все это сказки!»

Георгий был настолько уверен в правильности своих умозаключений, что не понимал, как собственноручно разрушал свой брак.

Поступки мужа все больше и больше отдаляли Таисию от него. Лишь пламя любви в сердце Таисии, которое уменьшилось до маленького огненного язычка, удерживало их брак. Она поражалась тому, как чуткий человек на её глазах преображался в одержимого и бесчувственного.

— Ты самка, Варвара,  — тягуче заныл он. - Ты публичная девка!

— Васисуалий, ты дурак!  — спокойно ответила жена.

— Волчица ты,  — продолжал Лоханкин в том же тягучем тоне.  — Тебя я презираю. К любовнику уходишь от меня. К Птибурдукову от меня уходишь. К ничтожному Птибурдукову нынче ты, мерзкая, уходишь от меня. Так вот к кому ты от меня уходишь! Ты похоти предаться хочешь с ним. Волчица старая и мерзкая притом.

Упиваясь своим горем, Лоханкин даже не замечал, что говорит пятистопным ямбом, хотя никогда стихов не писал и не любил их читать.