покой

Мы с тобой допивали все то, что было на дне,

что осталось от нежных нектаров, питающих вены.

Мы горели в воде и тонули в бурлящем огне.

В каждом доме ломались к чертям окна, двери и стены.

Это было давно. А теперь — тишина и покой.

И одна только песня в стареньком магнитофоне.

Нет, мы все еще здесь. Допиваем вишневый прибой.

Но висят на крючках золотых золотые короны.

Иногда даже Свет может стать подобным Тьме, а Тьма способна принести успокоение. Нужно только правильно встать, чтобы увидеть между ними разницу.

Москва часто казалась ей, коренной столичной жительнице, двойственным городом — сквозь понятный, рациональный, легко постижимый внешний слой сквозил второй, непредсказуемый, живущий в своем темпе и по своим законам. Так и сейчас: откуда в седьмом часу вечера, в предпраздничной горячке за неделю до Нового года, вдруг взялось в воздухе это медлительное умиротворение, созерцательность большого сонного кота, грезящего, глядя суженными янтарными глазами на пламя свечи, горящей в темной комнате? Как будто что-то невидимое само по себе жило и дышало на этих улицах, где снег мгновенно превращался в сырую слякоть, где от бесконечной череды светящихся окон и вывесок он не был белым — только алым, голубым, зелёным, жёлтым...

Когда разум приходит к покою, начинаешь ценить свет луны и дуновение ветра и понимаешь, что в заботах мирской жизни нет необходимости. Когда в сердце своем ты далек от мирской суеты и ты не чувствуешь потребности красоваться перед людьми, зачем тосковать по безлюдным горам?