Сами понимаете, ничто не обходится нам так дорого, как неведение в момент опасности...
Анна Малышева
Мне было двадцать два года. В этом возрасте ничего не принимаешь всерьез, только самого себя.
— Ни единого сбоя в системе, ни одной неудачи! О чем это говорит? О том, что перед нами какая-то совершенная система? На мой взгляд, это свидетельствует как раз об обратном. Человек, который не делает ошибок, не совершает глупостей, идет по ровной линии к ясной цели — в моих глазах ненормальный. Близкий к сумасшествию.
... стоя перед очередной дверью, с пальцем, неуверенно поднесённым к звонку, каждый из нас делает для себя маленький выбор — уйти или всё-таки позвонить? На самом деле выбор может оказаться важнее, ведь мы, задержавшись на перекрёстке, ищем путь, которым двинемся дальше. И смутно чувствуем это, и сомневаемся, и всё-таки звоним. Тот, кто скрывается за дверью, услышав неожиданный звонок, тоже решает вопрос — отпереть или притвориться, что никого нет дома? И колеблется, и боится, но всё-таки отпирает. Мы оба выбрали нашу встречу, и вот стоим лицом к лицу, и вернуться на перекрёсток уже нельзя...
…самое жестокое возмездие, замаскированное под лакомый кусок, может быть принято в дар самым искушенным человеком!».
Москва часто казалась ей, коренной столичной жительнице, двойственным городом — сквозь понятный, рациональный, легко постижимый внешний слой сквозил второй, непредсказуемый, живущий в своем темпе и по своим законам. Так и сейчас: откуда в седьмом часу вечера, в предпраздничной горячке за неделю до Нового года, вдруг взялось в воздухе это медлительное умиротворение, созерцательность большого сонного кота, грезящего, глядя суженными янтарными глазами на пламя свечи, горящей в темной комнате? Как будто что-то невидимое само по себе жило и дышало на этих улицах, где снег мгновенно превращался в сырую слякоть, где от бесконечной череды светящихся окон и вывесок он не был белым — только алым, голубым, зелёным, жёлтым...