Море и покой. Свобода и музыка. Что ещё нужно человеку?..
Хотя на самом деле, — сказала Аомамэ, — и с меню, и с мужчинами, и с чем угодно — может, у нас и правда нет никакого выбора? Может, то, что остается с нами в итоге, предписано свыше, а мы лишь делаем вид, будто из чего-то там выбираем? И вся эта «свобода выбора» — только иллюзия? Иногда мне и правда так кажется.
Если бы кто-то захотел лишить людей их свободы выбирать, то сделать это можно, не лишая возможности выбирать, а поставив под сомнение подлинность решения.
– Когда мир, тоска или твое «я» наскучат тебе, пусть воспоминание об этой ночи принесет мир и покой. Пусть оно станет тебе домом… Домом… – повторила она потерянно. – Домом… – Теперь ее голос звучал еле слышно. Потом, наклонившись, она поцеловала меня в лоб и глаза.
И я почувствовал, что на моем пути больше не будет той боли и заблуждений, что преследовали меня раньше. Свободный, я поднял голову и вышел.
Километры и года,
Сцены, клубы, города…
Остаются за спиной…
Жизнь идёт – всему есть срок…
Всё проходит, но только рок
В моём сердце навсегда...
Мир простирался перед нами не как чистый лист, полный возможностей, а как лабиринт протоптанных троп, вроде изъеденной термитами древесины. Шагни в сторону из прямой и узкой колеи материализма и карьеры, и сразу оказываешься в другой — в колее для людей, выступивших из основной колеи. А уж эта колея была так проезжена... ( в том числе и нашими собственными родителями). Хочешь мотаться по миру? Быть новым Керуаком? О'кей, скачи прямо в колею «Даешь Европу». Хочешь стать бунтарем? Художником-авангардистом? Иди к букинисту и покупай себе альтернативную стезю, всю в пыли, изъеденную молью, рассыпавшуюся в прах. На каком бы поприще мы себя ни воображали, все оборачивалось каким-нибудь клише под нашими ногами, как рекламный буклет с джипом на первой полосе или расхожая реприза хохмача-юмориста. Все архетипы, казалось нам, к тому времени, когда нам придется получать дипломы, станут сплошной банальщиной, включая и тот, который мы как раз в те дни примеряли, — затертого интеллектуала в черном. Заваленные идеями и стилями прошлого, мы нигде не ощущали открытого пространства.
Ну да, конечно, это классический симптом подросткового нарциссизма — полагать, что конец истории выпадает как раз на время твоего прибытия на эту землю. И почти каждая семнадцатилетняя девчонка, всем озабоченная и читающая Камю, рано или поздно свою колею все-таки находит. Тем не менее какая-то часть этой моей школьной глобоклаустрофобии так меня и не покинула и даже, кажется, становится еще острее по мере того, как ползет время. И мучает меня не отсутствие буквального пространства, а, скорее, глубокая тоска по пространству метафорическому: освобождение, побег, хоть какая-нибудь свобода, не ведущая в тупик...
Что такое свобода, как не возможность выбора? Между мужеством и трусостью, любовью и долгом, и даже раем и адом. Наш выбор определяет нашу человеческую сущность. Мы выбираем мир, в котором мы живем.
— А кем бы ты хотел быть?
— Это серьёзный вопрос, дай подумать... Скорее всего я хочу быть тем, кто я есть, но только гораздо лучше.
— Знаешь, я тебя очень люблю, Филиппок.
— Правда? Ты даже не представляешь, Васька, как это хорошо.
– Ты сам говорил, что нельзя бороться с врагами внешними и внутренними. И когда внешние явятся на порог... За мной должен стоять весь Миэрин. У меня нет выбора.
– У всех есть выбор. Даже у рабов он есть — смерть или рабство.
– Что же мне делать?
– Выходи за меня.
– Даже если бы я и хотела поступить так опрометчиво, я не могу.
– Почему нет? Ты королева. Можешь делать, что хочешь.
– Нет, не могу.
– Тогда в Миэрине ты одна не свободна.
Cлайд с цитатой