монархия

Острое отвращение к смерти, сильное чувство родства, внутренней причастности к государю превращали его смерть в событие, которое поистине потрясало душу.

Трудно агитировать короля за монархию.

В доме Романовых... таинственное проклятие переходит из рода в род. Убийства, измены, кровь и грязь... Петр I убил своего сына; Александр I — своего отца; Катерина II убила своего мужа. А кроме этих великих и известных жертв, существуют жалкие, неизвестные и несчастные выкидыши самодержавия... задушенные, как мыши в темных углах, в казематах Шлиссельбургской крепости. Плаха, петля и яд — вот истинные символы российского самодержавия. Миропомазание на челе царей поистине стало печатью Каина.

Монарх всегда вступается за монарха.

Монарху надо быть выше обвинений в жестокости, необходимой для безопасности страны и собственной персоны. Это должно войти в плоть и кровь, чтобы, не дрогнув, нанести удар, даже по самым близким, если они виновны.

— А вы кто?!

Грех было не выступить перед таким благодарным слушателем.

— Две скромные послушницы из монастыря Святой Валины Смиренницы, пожранной драконом прямо у порога ее кельи, но через год и три дня явившейся своим сестрам для божественного откровения. Добровольно отрекшись от всего мирского, мы пять лет провели в монастырских стенах, молясь и в меру своих скромных сил помогая страждущим, а теперь паломничаем, понимаете ли, по дорогам, изыскивая любую возможность принестись в жертву, ибо в этом и состоит наша священная цель — добровольно скормиться драконам, василискам, кракенам и прочим гадам, из чьих желудков мы вознесемся прямиком на небеса. — Я благочинно сложила ладони перед лицом, возведя глаза к вожделенному приюту. Противоположное направление Вересового взгляда говорило о том, что он с куда большим удовольствием провалился бы к мракобесам, лишь бы не слышать, что я несу. — Итак, где гнусный ящер?

На мой вопрос, какую цель ставят перед собою симиты, Дзержин сказал, что они рассчитывают на восстановление в России самодержавной или, как некоторые ее называют, симодержавной монархии.

— Надо же! — сказал я. — Неужели еще сейчас, в двадцать первом веке, есть люди, которые верят в необходимость монархии?

— Еще бы! — согласился Дзержин с непонятным мне воодушевлением. — Монархическая идея очень даже жива и популярна.

Любая монархия, даже самая умеренная, и любая аристократия, даже самая скромная, оскорбительны. Но если вы родились и выросли под властью монархии и аристократии, вы никогда сами не догадаетесь об оскорбительности своего положения и не поверите, если кто-нибудь вам об этом скажет.

Ничто так не запятнало жизнь и добрую славу наших монархов, как невоздержанность: она самый ядовитый источник их несправедливости и жестокости.

Думаешь, монархия умерла? Нет, она просто сменила индекс.