изнасилование

Дитя, ставшее плодом насилия, всегда будет напоминать о насилии одним своим присутствием.

Я пережила чертову Вторую мировую войну и потеряла ребенка, я потеряла двух мужей, я голодала вместе с солдатами, меня избивали, меня предавали, я... я была в тюрьме, но я... Я выжила. А это должно меня сломать? Я не позволю!...

— Она смогла поговорить об этом?

— Нет, ей еще очень больно. Я не уверена, что она вообще сможет. Может, она когда-нибудь скажет папе.

— Ужасно, когда внутри тебя находятся такие слова и приходится говорить их другому.

— Я могла проявить смелость, могла отбиваться, я ненавижу себя за случившееся.

— Ты не могла это остановить.

— Я могла попытаться!

— Смелость была нужна, чтобы не сражаться, в противном случае он бы тебя убил.

— Вот вы с Вадимом Пашутиным давно знакомы?

— Да. Я вместе с ним училась в школе.

— Вы дружили?

— Нет. Может, раз или два он провожал меня...

— Провожал, руку жал... Потом изнасиловал. Вот, вы говорите, изнасиловал. А вы знаете, из института на него хороший отзыв пришёл!

— Почему бы и нет? Там ведь он, наверное, никого пока не изнасиловал...

— У женщин нет души!

— Мне уже говорил об этом ваш друг, посол персидкого шаха.

— Почему ты пыталась заколоть его?

— Он хотел взять меня силой.

— Ему это удалось?

— Меня спасли.

— Здесь тебя никто не спасет.

— Но здесь и нет никого, кто взял бы меня силой, не так ли?

— Мне устроят служебную проверку, подставят, подкинут вкусный гашиш в служебный сейф и всё — закроют. Закроют, как пить дать сразу же. А потом там дальше знаете, что будет? А там я хозяин своей жопе до первой душевой, меня продырявят в первый же день сразу же. Просто, потому что я красивый, сука. Я очень-очень-очень красивый. Кристина, понимаете это или нет?

— Вы не красивый, не волнуйтесь.

— Ой, не утешайте меня, Кристина, прошу вас, умоляю. Я же прекрасно знаю, что я просто петушиный Ален Делон. Меня же там свеженького, розовенького, как только привезут зюсь и пурупупуп и пропеллер.

Что: прикажете коршуну жрать незабудки?

Шакалу сделаться кроликом?

Или, по-вашему, волк

сам себе добровольно

выдернуть должен клыки?

Чем вам не нравятся правые?

Чем не нравятся левые?

Отчего с таким изумлением

вы, как кретины,

уставились в телевизионный экран!

Ах, вы узрели неправду

в очередной передаче!

В нынешнем мире

воров меньше, чем обворованных.

Кто рукоплещет взломщикам?

Кто возводит убийц в почётные граждане?

Кто исступленно жаждет,

чтобы его околпачили

и обобрали, как следует?

Вот вам зеркало: гляньте,

узнайте самих себя,

робких,

страшащихся грубой суровости правды,

неумолимости знанья,

передоверивших право на бессмертную мысль

стае волков!

Вденьте в ноздрю кольцо -

вот для вас лучшее украшенье!

Нет такой глупости,

которую вы бы не слопали,

самый дешёвый обман

способен вас тут же утешить,

самое мерзкое рабство

примете вы за свободу.

Жабоподобные овцы,

как вы друг с другом грызётесь,

как вы друг друга морочите!

Братство царит средь волков,

в крепко сколоченных стаях.

Слава разбойникам!

Вы же,

когда вас хотят изнасиловать,

лениво ложитесь

на постель послушания.

Скуля,

вы по-прежнему лжёте:

вам нравится быть растерзанными.

Нет, вы не измените мир.

— Вы утверждаете, что подданный короля решил изнасиловать заблудившуюся в лесу путешественницу, безо всякой причины?

— А наличие причины извиняет изнасилование?

— Скажи мне одну вещь, Милдред. Зачем ты просверлила дырку в толстом пальце старины Джеффри?

— Я такого не помню! Рука дрогнула, и он просверлил себе палец. А он меня обвинил? Ах... Похоже, теперь мое слово против его. Так же, как в случае с изнасилованиями.