грех

Зло, содеянное в душе, столь же греховно, как содеянное наяву.

У каждого есть свои грехи. Поэтому я надеюсь, что Господь простит нашу любовь друг к другу.

Если бы я не воображала себя грешницей, то не была бы так добродеятельна в жизни.

Воистину — не тот плох, кто грешен, но тот, кто труслив.

И Бога предали... Что хочешь от людей?

Земных и смертных, вышедших из праха,

Порок владеет ими, и всего скверней,

Грешат из любопытства, да от страха...

Грешим и каемся... Грешим и молимся...

Клянемся лучше стать, да не становимся...

Пороком-лезвием да по артерии

ненужной святости в ночной мистерии...

БалУем ласками, не помня имени,

минуты близости на душу выменяв...

В тираж всё Вечное, а после — в розницу...

Так «совершенствуем» свою бессонницу...

Всё ночью серое... А утро предано...

И слёзы катятся, да дело сделано...

Остатки совести болят — терзаемся...

Грешим и молимся... Грешим и каемся...

Почти всегда, поискав в себе, мы найдем тот же грех, который мы осуждаем в другом. Если же мы не знаем за собой именно того самого греха, то стоит только поискать, и мы найдем еще худший.

Монашеская аскеза не только подменила евангельскую заповедь любви послушанием, но и извратила самое послушание. Послушание перестало быть слушанием Бога, служением Богу и стало послушанием человекам. Даже св. Симеон Новый Богослов, величайший мистик православного Востока, у которого есть очень смелые мысли, говорит: «Даже глотка воды проглотить не проси, хотя бы случалось тебе быть палимому жаждой, пока духовный отец твой, сам в себе подвинуть будучи, не велит тебе этого сделать». Самое главное — отсечение человеческой воли. Все приспособлено к борьбе с грехом. Но крайние формы послушания и покаяния приводят к потере совести и достоинства человека. Аскеза может вести к очерствлению сердца и боязни человеческих душевных движений. Устанавливается постоянное запугивание опытом гордости, и на этой почве укрепляется ложное смирение и послушание. Но смирение и послушание, связанные с чувством греховности человека, легко ведут к неосознанной гордости, гордости смиренных, к недоброжелательству и даже злобности. Такова диалектика духовной жизни.

В самой любви не может быть греха, —

неистовствовал поэт на склоне лет, —

бывают лишь грехи против любви.

Кто в надежде на покаяние позволяет себе согрешать произвольно и намеренно, тот поступает в отношении к Богу коварно.