— А ты знаешь, кто еще девственник? Я! Я девственник, ясно? Это значит, что недостаток моего сексуального опыта теперь является угрозой моей жизни! Мне срочно нужно заняться сексом! Кто-то обязан сегодня заняться со мной сексом! Кто-то обязан заняться со мной сексом прямо сейчас!!
— Что ж, я могу.
— А!!!.. Что?
— Приходи ко мне сегодня в девять и останься на всю ночь. Я люблю обнимашки.
— Не огорчайся. Если она выживет, она станет оборотнем. Она будет обладать невероятной силой.
— Да, и раз в месяц будет сходить с ума и пытаться разорвать меня на части.
— Ну... на самом деле, учитывая, что она женщина, — дважды в месяц.
– Мы не можем перемещаться между мирами. Но Кори может. Он может существовать в обоих мирах.
– И он может брать людей с собой.
– Как в доме Скотта. Он затащил Призрачного Всадника в наш мир.
– А на игре в лакросс он затащил нас в их мир.
– Что, если так Дуглас и делает это? Что, если Кори – ключ?
– Интересная теория. Железная логика, да, но он там, а мы здесь. Поэтому единственный способ всех спасти – это перенаправить поезд.
— Меня напрягают те слова Дитона. Когда-нибудь слышал о регрессии к среднему значению?
— Нет. Кажется, нет.
— Под этим он имел в виду, что жизнь никогда не бывает только плохой или только хорошей. В конечном счёте всё возвращается к среднему значению. А теперь вспомни последние месяцы. Всё ведь было хорошо, да? Но не потрясающе.
— Да... Но за эти полгода нас никто не пытался убить.
— Точно. Мы уже давно болтаемся где-то посередине, а это значит, что в какой-то момент весы должны качнуться в ту или иную сторону: всё снова станет или очень хорошо...
— Или плохо...
— Ненавижу математику. Это бессмысленно.
— Это школа. И она важна. А математика тут обязательна.
— Зачем?
— Чтобы знать, сколько чаевых оставить в ресторане.
— И других менее важных наук. Таких, как медицина, экономика, инженерия...
— И для чаевых.
– Луна вызывает в тебе физические изменения, ты будешь жаждать крови всё сильнее и сильнее.
– Жажда крови?
– Я про жажду убивать.
– Я уже начинаю чувствовать эту жажду, Стайлз.
— Это называется фигурами Лихтенберга. Такие появляются на тех, в кого ударила молния. Тот факт, что они появились на тебе после укола летарии волчьей — и важно, и странно.
— Под важным и странным вы подразумеваете многообещающее и оптимистично?
– Ты когда-нибудь слышал о сонном параличе?
– Нет, а мне стоит об этом знать?
– Тебе когда-нибудь снилось, что ты сейчас проснёшься, но ты не мог ни шевелиться, ни говорить?
– Да, бывало такое.
– Такое бывает, потому что во время быстрого сна тело в буквальном смысле парализовано. Это называется миастения. Если во сне тебе снится, что ты бежишь, на самом деле это не значит, что ты бежишь.
– Логично.
– Но иногда твой разум может проснуться раньше твоего тела, и вот в эту долю секунды ты и осознаёшь, что твоё тело парализовано. И вот тогда начинается страшное: сон превращается в кошмар. Ты можешь чувствовать, что ты падаешь, тебя душат или как в моём случае – будто ты в центре рощи магических деревьев, где людей приносили в жертву.
— На днях я спросил своего отца о его школьных друзьях. Угадай, со сколькими он до сих пор общается? Ни с кем! Абсолютно ни с кем! А ведь они были лучшими друзьями, просто взяли и перестали общаться... Ну и тогда я, как всегда, начал обдумывать...
— И накручивать себя...
— ... да, и я подумал, а что если... что если Скотт — мой лучший друг только сейчас, а не будет таким всю мою жизнь.
— Но ведь так бывает, не думаешь?
— Да, но потому что мы позволяем! Я к тому, что раз мы выпускаемся, так что теперь, наши пути должны разойтись? Раз я уже нашел лучших людей в моей жизни, почему бы мне не попытаться остаться с ними?
— Стоило подстричься...
— Человек твоего возраста должен радоваться, что у него до сих пор есть волосы!
— Вы отлично выглядите, сэр!
— Спасибо, Скотт. Лучше бы ты был моим сыном.
Cлайд с цитатой