— Нравитесь вы мне, мальчики. Должен признаться вам, ребята, но, к сожалению, девушки мне не нравятся совсем...
— Мне нужно в туалет!
— Нравитесь вы мне, мальчики. Должен признаться вам, ребята, но, к сожалению, девушки мне не нравятся совсем...
— Мне нужно в туалет!
Разве не правда, что мы начинаем свою жизнь под родительским кровом верящими во все на свете милыми детьми? Потом наступает День потерявших веру, когда понимаешь, что ты жалок, несчастен, беден, слеп и гол и, словно вселяющий ужас, убитый горем призрак, с содроганием продираешься сквозь нескончаемый кошмар этой жизни.
... в основном мы оставались одни и сливались душами все сильнее и сильнее – до тех пор, пока сказать друг другу «прощай» вообще не стало ужасно трудно.
…я везде искал грустное — существующее лишь в моём воображении.
Поэтому я смог немного отдохнуть своей усталой душою, ибо больше всего хлопот, когда едешь стопом, доставляет необходимость разговаривать с бессчетными людьми, как бы убеждая их, что они не ошиблись, подобрав тебя, и даже как бы развлекать их, и все это оборачивается огромным напряжением, если всю дорогу только едешь и не собираешься ночевать в гостиницах.
Все мы однажды умрём, нужно уметь прощать.
И я, как обычно, словно тень шел за интересными мне людьми. А интересовали меня только безумцы, одержимые жаждой жить, говорить, никогда не знать покоя, те, кто никогда не зевают и не говорят банальностей, а горят, горят, горят как римские свечи в ночи.
... больше всего мне хотелось выбраться отсюда в ночь и исчезнуть где-нибудь, ходить по всей стране и узнавать, чем люди занимаются.
– Что ты с собой собираешься делать, Эд? – спросил я.
– Не знаю, – ответил он. – Живу себе. Врубаюсь в жизнь.
— Как президент Трумэн сказал?
— (хором) «Мы все должны научиться экономить»!