Капитан де Тревиль

— Печально все же, — вновь заговорил де Тревиль, — что в такое злосчастное время, как наше, самая чистая жизнь, самая неоспоримая добродетель не может оградить человека от позора и преследований.

Без славы мне в Париже не житье.

Вся жизнь прошла — пора судьбой заняться.

Так сколько же вам лет, дитя мое?

Ах, много сударь, много — восемнадцать.

Рука твоя тверда? Тверда.

Вот верная черта

Гасконского прославленного стиля.

И я таким же дерзким был когда

Париж узнал гасконца,

Париж узнал гасконца,

Париж узнал гасконца Де Тревиля.

— Поверьте мне, в такие предприятия нужно пускаться четверым, чтобы до цели добрался один.

— Мушкетёр может бежать, но за кем-нибудь, а наоборот — не верю!

— Но их побили вчера вечером. Видели бы вы усмешку его преосвященства, когда он сообщал мне об этом. Я готов был задушить его!

— Сир, не следует сдерживать порывы, которые идут от души!